Эуджен Кирович - Дурная кровь

По счастливому стечению обстоятельств один мой знакомый из Франции попросил рекомендовать кого-нибудь для временной работы в культурном фонде «Л’Этуаль». Деньги были небольшие, но для молодого человека в начале карьеры это была возможность поработать в Европе, к тому же Эйб свободно говорил на французском.

Сначала Эйб категорически отказывался, и я думаю, это Флейшер убедил его принять мое предложение. Тогда я еще не знала об их уговоре, что Флейшер при первой возможности присоединится к нему.

В июле я отвезла Эйба в аэропорт, и он улетел. Когда я его провожала, у меня возникло такое чувство, что мы больше никогда не увидимся.

Яркое солнце пробилось сквозь облака. Элизабет встала и жестом пригласила меня следовать за ней. В коридоре она накинула висевший на вешалке плащ. Мы вышли из дома.

На террасе стоял деревянный стол с лавкой. Элизабет пригласила меня сесть. Воробей спикировал на край стола, посмотрел на нас глазками-бусинками и улетел в подлесок.

– Первые две недели Эйб звонил мне почти каждый день. Он был счастлив и полон энтузиазма. А потом звонки прекратились. Я попыталась связаться с Флейшером и узнала, что он тоже улетел в Париж. У меня были адрес и телефон Эйба, которые он мне оставил, когда летал в Париж в первый раз. Я ему написала, пыталась дозвониться, но безуспешно.

В итоге я полетела туда сама. До этого я была в Париже пятнадцать лет назад, летом, сразу после окончания школы. В те времена путешествия в Европу только-только становились для среднего класса частью обязательной программы, вместе с домом с тремя спальнями в пригороде, гаражом на две машины и цветным телевизором.

– И вы познакомились с Симоной?

Элизабет кинула:

– Да, но не напрямую… В своих редких письмах Эйб рассказал мне, что встретил женщину с таким именем и она просто сразила его своей красотой и образованностью. Эта Симона помогла ему адаптироваться к парижской жизни. Он писал о ней так, будто делился своими чувствами с близким другом, и это выводило меня из себя. Он, вероятно, считал, что правильно поступает, если держит меня в курсе своей личной жизни, но для меня это было равносильно удару по лицу. Именно присутствие этой женщины в жизни Эйба заставило меня бросить все и отправиться на его поиски. Вы когда-нибудь бросали женщину, которая любит вас, доктор Кобб?

– Да, думаю, что да…

– Что ж, я не знаю, что она после этого сделала, как на это среагировала, но поверьте, она не сделала и четверти того, что собиралась сделать с вами в своих фантазиях. Я строила самые разные планы отмщения, один страшнее другого. Хотела разрушить его репутацию, обвинить в смерти мужа, сказать в фонде, что я отзываю свою рекомендацию, найти Симону и рассказать ей, что Эйб – опасный маньяк, а между ним и Флейшером нечто большее, чем просто дружба, если вы понимаете, о чем я.

К тому моменту, когда я прилетела в Париж, я уже сама не знала, чего хочу. Я чувствовала себя как брошенная домохозяйка, способная пойти на унижение, лишь бы вернуть своего молодого любовника. Я сознавала, в каком жалком положении нахожусь, но ничего не могла с собой поделать.

Я сняла номер в отеле на соседней с ним улице. На следующий день зашла в первый попавшийся салон красоты и, что называется, навела марафет. А потом пошла в фонд и старалась при этом выглядеть счастливой и уверенной в себе. Эйба там не было, и я отправилась к нему, мысленно умоляя Господа, чтобы ее с ним не было. Он оказался не один – с ним сидел Джошуа.

Консьерж позвонил наверх и сообщил, что к мистеру Хэйлу пришла женщина, но имени моего не назвал. Эйб остолбенел, когда увидел меня в холле. Он сказал, что в квартире сейчас Флейшер, и мы пошли в ближайшее кафе.

Вся моя уверенность в себе исчезла без следа. Я стала умолять его вернуться ко мне. Эйб никогда не бывал в подобных ситуациях, он растерялся и не знал, как реагировать. Просил понять его, говорил, что думал, что наши отношения закончились еще до его отъезда в Европу.

Короче говоря, я устроила сцену. Но потом смогла взять себя в руки и поняла, что безумно счастлива его видеть, даже при таких обстоятельствах. Я спросила его, любит ли он ту девушку и можно ли назвать их любовниками. Он не отрицал этого, но и не признавал, так что я до сих пор ничего не знаю о природе их отношений.

Нет смысла утомлять вас деталями… Эйб пытался все объяснить, просил прощения, а я настаивала на том, что наш разрыв – большая ошибка. Я соврала ему, что у меня есть кое-какие дела в Париже. В общем, я осталась там еще на несколько дней и стала за ним следить. Он встречался с Симоной, и я была больше чем уверена, что они без ума друг от друга. Я была не в себе, понимала, что веду себя постыдно, но, как я уже говорила, ничего не могла с собой сделать.

Под каким-то нелепым предлогом я забросила все дела в компании, бродила, как привидение, по огромному чужому городу и постоянно спрашивала себя: что я здесь делаю? Я даже не уверена, что события, о которых я впоследствии думала как о реальных, произошли на самом деле. Всю свою жизнь я была рассудительным человеком и вела себя согласно здравому смыслу – и вдруг превратилась в потерянную женщину, которая своим поведением принижает свой статус.

У меня было ощущение дежавю, я будто бы снова оказался в Мэне, в поместье Джошуа Флейшера, и мне рассказывали ту давнюю историю, только теперь от другого лица и под другим углом.

– Человека, который попросил меня рекомендовать кого-нибудь для работы в фонде, звали Пьер Золнер. Он преподавал в Политехническом институте. Я была уверена, что, если Эйб потеряет работу в фонде, он непременно вернется в Штаты. Поэтому я написала письмо, в котором оклеветала Эйба и Флейшера, и анонимно отправила его Золнеру. Позже Пьер позвонил мне и сообщил, что, несмотря на все его уважение ко мне и наши дружеские отношения, фонд был вынужден отозвать предложение о работе.

Я вернулась домой и зажила прежней жизнью. Какое-то время даже запрещала себе думать об Эйбе. Он больше мне не писал и не звонил, я тоже не пыталась с ним связаться. Однажды, в конце восьмидесятых, я случайно, детали тут не важны, встретила одного человека из Батон-Руж, который был хорошо знаком с Хэйлами. Он рассказал, что отец Эйба чуть не получил инфаркт, когда увидел, что его сын идет по улице Лос-Анджелеса. Но когда он его окликнул, Эйб притворился, будто не слышит. Я знала, что Эйб никогда не любил отца, поэтому меня не удивило, что он решил порвать с ним всяческие отношения.

То, что вы мне сегодня рассказали, доктор Кобб, очень прискорбно. Теперь я понимаю, что тогда просто со зла разрушила всю его жизнь. Если бы я не отослала то письмо, Эйб, возможно, жил бы сейчас с той женщиной, а вместо этого он вернулся и умер в одиночестве в психиатрической клинике.