Инна Булгакова - Крепость Ангела

Я словно очнулся.

— Да, конечно. Убийца долго искал, бродил и наследил. Вряд ли те следы что-то дадут нам.

Мы побрели назад к аллейке, Лара спросила:

— А зачем вы вообще трогали труп?

— О Господи, я же решил, что убил его! Оттолкнул — он ударился головой о корневище, тут Родя, говорит: «Мертв!» — и исчезает.

— Но зачем тащить?..

— Девушка, откуда я знаю! Выпимши, в панике, машинально. Вдруг слышу голос: «Степа, где ты?» Вспомнил про Петьку, бросился к нему.

Мы наконец выбрались из чащобы и зашагали по сумеречной тропе.

— Степ, он так и стоял возле того дерева?

— Нет, почти на выходе из парка. Бормотал про какое-то привидение… доктор, наверное. Он только что отчалил на велосипеде, мы его обогнали.

Заросли раздвинулись, показался проселок с автомобилем, вечерний печальный пейзаж в угасающем алом отблеске.

— Ну, Родя, дали тебе что-нибудь наши похождения?

— Петр мог вас слышать. Возможно, ему был понятен смысл. Надо исходить из текста.

— Из текста?

— Ваш диалог.

— Только в бреду Евгений мог назвать меня убийцей! — прошипел управляющий.

— Ну, рассуждая логически, кто денежки присвоил, тот…

— Родя, я был с тобой предельно откровенен.

— Только потому, что я сам тебе признался кое в чем.

— Черт, я правду говорю! Не веришь?

— Никому из вас!.. Однако последняя фраза: «Ты — убийца!» — такое откровение не придумаешь, инстинкт самосохранения помешает.

— Евгений ошибся!

— Да, наверное, он разговаривал не с тобой. Предсмертное помутнение сознания. Вы говорили о разных вещах.

Управляющий нервно хохотнул:

— О миллионе долларов.

— Нет, не то. Секретарь Всеволода соображал, что никакую сумму ты не прячешь, а пустил в оборот. Твои реплики до него, судя по всему, не дошли… а вот его обрывистый текст: «Где ты ее прячешь?» — «Погребенные уже не скажут…» — «Ты — убийца!»…

Степа взглянул искоса.

— Кто, по-твоему?

— По-моему, я.

Художница пробормотала с досадой:

— Если вам охота разыгрывать из себя жертву…

— Не жертву, а преступника, дорогая. Я не разыгрываю, а ощущаю так.

— И ничего не боитесь?

— Ничего.

— Ладно, я с вами, — заключила она неожиданно, и я вдохновился.

— Так вот, друзья. Евгений дважды заявил, что должен поговорить со мной. Я вышел следом на крыльцо, позвал (тут мне помешали — доктор отбыл). Потом вы с Петром отвалили… но он слышал мой голос, ждал меня.

— Не обязательно, — вставил Степа в нетерпении.

— Во-вторых. Слушайте! И ты, и Петр после смерти Всеволода меня разыскивали и звонили секретарю. «Родя в курсе» — помнишь? Получается, он догадывался.

— Вы с ним сговорились?

— Нет. Единственное объяснение: Евгений знал, что я налил в бокал брату…

— Невозможно! Я уже тебе говорил: никто из нас не покидал гостиную, пока Всеволод общался с тобой.

— Допустим. Но смерть случилась при нем, всю ночь он провел с мертвыми… Мало ли что услышал он, в какие тайны и бездны заглянул.

— В тайны, бездны, — пробормотала художница. — Почему «Скорую» не вызвал? Ваш секретарь все это и провернул.

— Нет! — отрезал модернист. — Вы не знали Женьку.

— А может, и вы до конца не знали.

— Родь, скажи! Ты имел на него огромное влияние… не знаю уж, на чем основанное… но факт. Однако смерть Наташи он бы никому не простил.

— Кому-то простил, Степ. Это тоже факт.

— Ей? — тихонько сказала Лара.

— Пардон, мадам, она отравилась.

— Может быть, она слишком любила мужа.

— Ваша логика мне недоступна. Предполагать идеальные мотивы в таком деле…

— В каком?

— Отравление — самое гнусное деяние на свете. Подлое, подпольное и частенько безнаказанное. Да, Родион! Можешь хоть завтра вышвырнуть меня из своей «империи», но я облегчил душу.

— Ты прав. Троица «погребенных» потому так и ужасна. Теперь насчет «безнаказанности»… С того момента в прихожей брата я ведь уже не живу. Вот и не боюсь ничего, девочка, никаких чувств не осталось. Свидетельствую объективно и бесстрастно.

— Врешь! — азартно воскликнул Степа. — К чему тогда это расследование?

— Мне нужен мой покровитель.

— Покровитель? — Шепот его, багровое лицо приблизились к моему почти вплотную. — Ты копаешь кому-то могилу.

Я отшатнулся:

— По-твоему, такие мелкие мотивы…

— А вам нужны возвышенные? Идеальная любовь! Допустим, твоя жена покончила с собой из-за каких-то там угрызений. И Женя последовал за нею. Тогда кто украл и спрятал его труп? Или ты окончательный псих и не ведаешь, что творишь. Или действует враг… нечеловечески умный и сильный.

— Дух нашей бабушки. — Я усмехнулся. — Нет, Степа, это человек. Он сидел с нами за поминальным столом в прошлую субботу.

Степа вздрогнул всем телом.

— Яд этой чертовой бабушки был у тебя?

— У меня.

— И он запечатлен в золотой чаше на фреске!

— Которую, между прочим, — заметил я, — сфотографировал итальянец. А ты сокрушался, что нет наследника.

— Да какой он родственник, я и значения не придавал!

— И все же: кому останется состояние в случае моей смерти?

— Ты сам должен написать завещание, Родя.

Мы с Ларой по обыкновению собирали валежник, все дальше от флигеля, все глубже, очищая парк от сухостоя, праха и тлена десятилетий. Мы не сговаривались, не обсуждали этот ежевечерний, пышно выражаясь, обряд очищения, испытания «огненным столпом»; он стал необходим.

В чаще почти смерклось, бесшумно опадали листы, и настойчиво звенел в ушах моих предсмертный голос: «Где ты ее прячешь? Погребенные уже не скажут. Ты — убийца!» Я убийца, но и наш блаженный Женечка ужасно замешан, коль меня не выдал. «Погребенные уже не скажут» — про убийцу? Нет, он дальше обвиняет — значит, знает. Они не скажут, «где ты ее прячешь» — вот ключевая фраза. «Ее» — первое, что приходит в голову, — бутылочку с болиголовом.

— Но откуда он про нее знал? — пробормотал я нечаянно вслух, сбросив наземь охапку хвороста; Лара на корточках разжигала костер; подняла голову.

— Про кого?

— Наша бабуля клялась, что никому никогда про яд не рассказывала.

— Еще бы. Это было совсем не в ее интересах.

— Если Наташе… Они встречались после моего визита.

— Кабы я знала, какой «мистерией» все это обернется, я б их разговор подслушала, честное слово.

— Лара, не смейся.

— Нет, нет!

— Не смейся. Болиголов убил пятерых.

— Да не берите же все на себя. Тридцать лет назад вы были ребенком.

— Но удачно продолжил родословную линию. С братом понятно, зато остальное… мрак.

— Вы полагали, что они с Наташей выпили тот самый бокал шампанского?

— Я так думал.

— И одна доза привела к смерти обоих?

— Да ведь в спешке, на нервах… сколько я там ливанул — не ручаюсь.