Инна Булгакова - Крепость Ангела

— Вы показали им ту комнату?

— Да, мы входили. Там была маленькая лаборатория. А когда снова сели за стол, меня вызвали к больному — сердечный приступ. Отсутствовал я минут двадцать, вхожу — а Митенька как раз выходит из лаборатории. «Мундштук, — говорит, — там оставил нечаянно, извините». Отлично помню — массивный, из слоновой кости.

— Он курил в лаборатории?

— Ни в коем случае. Наверное, машинально вертел в пальцах, я заметил у него эту привычку. Спустя три дня я пошел навестить беременную. — Старик мельком с нежностью улыбнулся художнице. — По дороге видел Марью Павловну, она писала пейзаж с дворянским прудом, ели… — Он помолчал, пожевал губами. — Все уничтожила, ничего не осталось на память. А ночью, в одиннадцать — в двенадцатом, она примчалась ко мне в Опочку: начались роды. — Он опять улыбнулся. — И вот девочка родилась нам на радость.

Художница ответила прелестной задумчивой улыбкой.

— Потом как-то Марьюшка пришла ко мне позвонить домой: муж не приехал, а они условились. Воскресенье, никто не отвечает. Я поехал с ней.

— Она вас попросила?

— Не помню… не важно. Я счел своим долгом… Митенька был человек обязательный и предупредил бы, хоть через меня. Но уже два дня они были мертвы.

Старик помолчал, мы четверо не сводили с него глаз.

— Стоял майский полдень, солнце сияло, но в спальне были задернуты плотные шторы. Они лежали на кровати голые, от трупного запаха не продохнуть, ну, я-то привык, а Марьюшка… В общем, я принес ей воды, она читала предсмертную записку. Чудовищно!

— И записку не забрал следователь?

— Забрал. Вы нашли в комоде копию, я успел переписать для нее.

— Как она себя вела?

— Как вы думаете? Смерть любимого мужа — и такая оскорбительная для ее чувств смерть. Но она женщина мужественная, замкнулась в себе, посуровела, как бы отвердела — и уже навсегда.

— Вы сразу позвонили в милицию?

— Разумеется. Я с первого взгляда понял, в чем дело, и судебный медик подтвердил: отравление.

— И вы рассказали про яд?

— На другой день. Сначала надо было проверить и убедиться. В лаборатории я обнаружил пропажу болиголова.

— Да как же не спохватились раньше?

— У меня было множество разнообразных сосудов — целая лаборатория, хоть и маленькая. В голову не пришло проверять. Господи, кажется, люди счастливые, богатые, творцы, Митенька сибарит, щеголь… Словом, в стеклянном шкафчике не хватало того самого пузыря, точнее, плоской такой, небольшой бутылочки с притертой пробкой…

— Вот такой? — Я достал из внутреннего кармана куртки на всеобщее обозрение бабушкину склянку.

— Не может быть! — вскрикнул доктор. — Ее забрали органы!

— На месте преступления обнаружили бутылку?

— А как же! Со следами яда, на полу спальни стояла. А откуда… Позвольте! Откуда у вас…

Лара перебила (взгляд предостерегающий):

— Родя нашел в спальне Марьи Павловны после ее смерти.

Напрасно она старается спасти меня (я не хочу и не должен спастись!), однако я покорился, покорило нечаянно вырвавшееся слово… «что в имени тебе моем…».

— Старуха отравилась? — отрывисто осведомился Петр.

— Нет-нет, паралич, кровоизлияние…

Я прервал бормотание доктора:

— Теперь вы убедились, что Митенька не покончил с собой? Она хранила оставшийся яд…

— Но бутылочка со следами…

— Вы ж говорите, в лаборатории имелось множество сосудов. Значит, похищено было две одинаковые бутылки, что свидетельствует о предумышленном убийстве.

— Вы меня убили, — прошептал старик; глубоко сидящие, выцветшие глаза его покраснели от слез. — Нет, тут что-то не так…

— Сколько первоначально было яда в вашей бутылочке?

— Грубо говоря, порций на шесть.

— Вы упомянули об этом, демонстрируя гостям яд?

— Митенька поинтересовался, и я… черт бы меня побрал!

— Что показала экспертиза?

— Болиголов должен был остаться.

— Ну и?..

— Мы решили, что от остатка Митенька избавился… заботясь, например, о жене. Она могла не выдержать потрясения, обнаружив мертвых… и последовать за ним.

— Она выдержала. И сказала мне, что яду осталось на четыре порции.

— И… где же он?

Ответила Лара — с несокрушимой твердостью:

— Я его вылила.

Начинался вечер — осенний суровый алый закат. Мы с художницей и Степой вышли из его автомобиля, приблизились к опушке парка, ко входу в узкий, темнеющий прогал аллейки.

— Ты «Волгу» поставил на том же месте?

— Да, как в прошлую субботу — на обочине проселка.

Молча прошли по тропинке к флигелю, он поднялся на крыльцо, заговорил сухо, превозмогая волнение:

— Мы с Петькой вышли из дому, он покачивался, я поддерживал его под руку… Кстати, а почему ты его не позвал на эту проверку?

— Он пока не знает о твоей роли в смерти Евгения.

— Я и сам не знаю, — проворчал Степа. — Спасибо. А она?

— У меня от нее секретов нет.

— А и правда, — заметила Лара беззаботно, — зачем мне чужие секреты?

— Нет, не уходи, ты можешь пригодиться. Ну, Степа!

— Я озирался по сторонам, позвал негромко: «Жень!» Никто не откликнулся. Ну, двинулись, время от времени я взывал безрезультатно…

— А Петр?

— Невменяем. Вот здесь (мы подошли к тому кусточку) я услышал шорох и вдруг увидел его лицо.

— Каким оно было?

— Черт не различить — просто белеющее пятно. Я отвел Петьку, вон к тому дереву приставил.

— Лара, подойди туда и прислушайся. Повтори ваш диалог.

— «Женя, виноват, каюсь, но я верну всю сумму!» — «Где ты ее прячешь?» — «Да не прячу, все до цента вложено в газовые акции». — «Погребенные уже не скажут». — «Клянусь, я верну!» — «Ты — убийца!»

Он замолчал. Лара быстро подошла, руки в карманах джинсов, лицо разрумянившееся, оживленное азартом.

— Если очень прислушиваться — все слышно.

— Он был пьян, — возразил Степа тревожно. — Я сдал его с рук на руки жене.

— Алина приняла снотворное, — пояснил я, — и спала отдельно.

— Ты полагаешь, он вернулся ночью и забрал… — Степа закурил, пальцы дрожат. — В принципе это возможно. Я оттащил тело метров на десять от тропинки, вы не нашли.

— Волок по земле или на руках отнес?

— На руках, разумеется.

— Покажи, где ты оставил его.

Редеющий подлесок тонул в тусклых закатных лучах. Мы остановились возле зелено-серой осины.

— Где-то здесь. Точнее не скажу, было темно.

— Ты уверен, что в этом направлении?

— В направлении уверен — к проселку, к машине.

— Странно. Те следы — помнишь, мы втроем смотрели? — поломанные ветки, трава, слегка примятая…

— Да помню!

— Следы как будто указывают на противоположный путь.

— К дому? — поразился Степа.

— К склепу.

Он прошептал:

— Там же не было трупа… то есть Женькиного.