Инна Булгакова - Крепость Ангела

Мы разом вздрогнули и взглянули на мертвую.

— Наташа, рассказывай! — взмолился я. — Может, будет легче.

— С бабушкиных похорон он приехал в ярости, и я решила уйти (Женечка давно дал мне свой ключ). Хотела собрать вещи и вдруг вспомнила, что оставила в прихожей сумочку — ту, с византийской мозаикой, мы в Венеции купили, помнишь?

— Она лежала на пьедестале статуи Петра.

— Да. Вышла — ты… Я как-то не обратила внимания, что ты делаешь с бокалом, только потом сообразила. В общем, я ничего не поняла, он появился с сигарой, ты сбежал, а он говорит так необычно серьезно: «Родька не в себе, мне кажется, он хочет умереть». Я машинально схватила косметичку (должно быть, застряло в голове, что за ней пришла) и побежала за тобой.

— Я тебя не видел.

— Нет. Ты несся по Садовому кольцу, я отстала, но поняла — к Киевскому. И поехала в Опочку.

— Ты здесь бывала?

— С какой стати? Но знала маршрут от Жени. Мне трудно объяснить. «Хочет умереть» — вы с братом заразили меня безумием. Я даже забыла про эту женщину.

— Как же мы не столкнулись хотя бы в автобусе?

— Где?.. А, я на попутке, до больницы санитарная машина подбросила. Прошла проселком.

— Я все время чувствовал, что меня преследуют в потемках, но думал — крыша поехала.

Она кивнула отстраненно.

— Я про нее забыла. А когда увидела вас на крыльце, как вы обнимались, то ушла. Шла и шла, поздно, пешком до станции. Она действительно умерла?

Я кивнул.

— Это правильно. Я опоздала на последнюю электричку и сидела на лавочке на платформе, когда ко мне подошел старик (с электрички из Москвы) и спросил: «Деточка, что-то случилось?» Я сказала: «Не знаю». И он взял меня с собой. По дороге в больницу он что-то рассказывал с увлечением, я не слушала… вдруг — твое имя: Родион Петрович. И я услыхала целую повесть о наследстве, о смерти Марьи Павловны.

— Старый болтун верен себе.

— Он очень горюет, по-моему, они любили друг друга, потому она и выдержала тридцать лет. А я не подала виду, молчала. — Наташа усмехнулась. — Он решил, что я больная, наверное, он прав.

— Нет! Не бери в голову…

— Замолчи! Через неделю Аркадий Васильевич рассказал о самоубийстве — моем и Всеволода. Там остались мои документы.

— Наташа, он увлекался женщинами твоего типа.

— Моего типа, — повторила она надменно.

— Внешне! Маленькая, беленькая… «Завтра утром опознаешь наши трупы»… Даже если он дал взятку, все равно жутко рисковал!

— Не представляю, как ему вообще это удалось!

— На опознании он был один, горничная явилась позже, когда их выносили в черных мешках. Кремация тайная, он и ей не сообщил время. Женька тебя любил.

— А я думала, вы с ним сговорились. — Она опустила голову, пробормотав: — Я не беленькая овечка, чтоб все терпеть. Но я затаилась.

— Вспомнила, как я что-то подлил в бокал?

— Еще как вспомнила. Я ощущала тайну, мне недоступную, и сказала: «Надо ждать!»

— Доктору сказала?

— Что ты! Сочинила, что беженка, документы украли, мафия преследует, никому ни слова…

— И ведь он тебя не выдал!

— Я не встречала человека добрее. Доктор понимал, что я в стрессе, выдал за племянницу, поселил у себя, я стала помогать ему в больнице и в желтой хижине. Видела, как ты приходил.

— Ты была за кустами бузины? Я чувствовал взгляд! И не объявилась.

— Зачем тебе две жены? Вы же собирались… Доктор с умилением рассказывал, и она на весь лес объявила.

— Необходимо было поговорить…

— О чем? Что ты отравитель? Нет, сроки еще не исполнились. Как только я узнала про свое самоубийство, позвонила Жене (и до этого неделю звонила — безрезультатно), как вдруг Аркадий Васильевич сказал, что он исчез, возможно, убит.

— И ты решила, что я заметаю следы.

— Твое следствие… противно до смерти, что ты разыгрываешь фарс… и все-таки оно не было похоже на фарс. Я ведь имела сведения из первых рук — и, знаешь, как будто узнавала тебя прежнего. Впрочем, — заключила она сухо, — не будем копаться в моих чувствах.

А мне-то только этого хотелось, но я покорился, конечно.

— Он действительно любил тебя, теперь его безумное поведение объяснилось.

— Да, я слышала ваш разговор с этой… Женя думал, что я твоя соучастница, — она усмехнулась, — может быть, организатор убийства. Интересно, а у тебя были сомнения?

— Я считал тебя мертвой. И вел это следствие, чтоб вычислить своего, так сказать, покровителя. Но подсознательно, наверное, я искал тебя.

— Не выдумывай!

— Я боялся говорить о тебе… даже с друзьями, даже с нею… обрывал разговор! Помню, как Алина сказала, что не узнала твое лицо по телевизору… Я не понял, конечно, но просто обмер, холодным потом облился. И какую тревогу испытывал в желтой хижине… Это благоухание (яда, я думал) доносилось из «католической» прихожей, где у ног статуи лежала твоя сумочка, которую Всеволод взял и поцеловал… оно как бы смешивалось с душком его сигары. И когда там появилась девушка, ее спугнула горничная…

— О, Ниночка! — протянула Наташа. — Тот еще фрукт.

— Шпионка Петра. Та девушка искала погибшую подругу… Эти несчастные живут теперь в России инкогнито (удивительно, что ты назвала себя тоже беженкой — потаенная перекличка, правда?). О них в розыск не заявляют, должно быть, сутенер потерял терпение. Сегодня я собирался на Киевский. У Лары зародились подозрения, сначала смутные… Первый костер в воскресенье — ты прошла по опушке в белой косынке?

— Да.

— И подала мне знак — четверостишие. «Шорох крыльев в глубине — кто он? где он? — внятны мне свист подземного бича, блеск небесного луча». Спасибо за доброту. — Я взял ее руку через стол и поцеловал; она руку вырвала.

— Никакой доброты! Я вас ненавидела.

— Не надо, не вовлекайся хоть ты! После твоего костра… — И хотела разрушить ваше безоблачное существование. — Ты этого добилась. Костер ее напугал до смерти. Она читала мои записки: горничная донесла, что любовники не были любовниками… аромат духов в докторском домике, его намеки — какая-то медсестричка ему пироги печет… Художнице вдруг приспичило написать мой портрет, нужны фотографии. Она была у нас дома, посмотрела альбом, увидела наконец твое лицо — и поняла, как ошиблась.

— Да, сегодня она была в больнице и договорилась со мной о свидании: «Я вам открою тайну, мы вместе должны спасти Родиона Петровича».

— То-то она все смотрела на часы и боялась, как бы я не ушел (потому и все рассказала). Вдруг встречусь с тобой, успею принять противоядие в больнице или упаду, как Евгений, только где-нибудь далеко, без пузырька с ядом, на котором должны быть мои отпечатки пальцев. Ты согласилась…

— Да, прийти после дежурства — после десяти.

— Я собирался в Москву с ночевкой, а для тебя был приготовлен чай. Но меня понесло в склеп, где наконец раскрылась тайна убийцы. И я сдался.