Александр Бородыня - Эмблема печали

— «Все я вру! — с чувством прочел он. — Всегда вру, хотя и не вру, конечно, а события описываю так, как их описать все-таки можно. Полуправда выходит и полуложь! Дурно мне сегодня, Владимир, ой как дурно! Помнишь, я писала тебе про день рождение, так я не всю правду написала. Даже полправды в моем письме нету. Я с полвечера ушла. Поругалась со всеми и ушла. Меня давно к себе один человек звал. Он узбек по национальности, хозяин трех кооперативных ларьков. Обещал двадцать долларов, а утром дал пятьдесят пять и еще полкоробки конфет в карманы насыпал. Приперлась в семь часов домой, губы болят, ноги нарастопырку, плачу, пьяная-пьяная! А теперь вот, беременная стала на пятом месяце».

Больше лысый ничего прочесть не успел, сильный удар в левое ухо опрокинул его на бок, а второй, более сильный удар кованого сапога лишил на мгновение сознания. Перед глазами лысого запрыгали сперва черные, а потом и белые круги, у лица замелькали чужие подметки. От удара сапога флакон в кармане его лопнул, и по купе распространился сильный запах туалетной воды от Диора. Все та же белая плоская рука сдавила его подбородок, а другая рука вынула из кармана пистолет. После чего лысого вышвырнули в коридор. Дверь закрылась, и щелкнул замок.

— У меня именной! — сказал голос с украинским акцентом, и даже из коридора можно было услышать, как он с треском вытаскивает спрятанный в щель между полками и незамеченный при обыске пистолет. — А ты, Вовчик, возьми эту штуку.

— Думаешь, полезут? — почему-то удивился Владимир.

— А кто ж их знает, какие у них планы?

Отчетливо через дверь было слышно, как они проверяют оружие.

— Гадина! — вскакивая на ноги, заорал лысый и изо всей силы ударился о дверь. — Открой сейчас… — Но пуля, выпущенная наугад, больно обожгла его пальцы на левой руке, и он сразу сник, выпустил из горла невыносимо протяжный, режущий стон и отступил.

— Что там еще? — высовываясь из соседнего купе, спросил Мирный. — Почему ты стреляешь? Делать нечего?

— Да ничего… Так, мы с ребятами пошалили немного… — осклабился лысый, дуя на свои только лишь сильно ободранные пальцы. — Говорю же, наши мужики. Мать твою… В комплекте!

— Буржуи! — сказал лысый, вступая в следующее купе. — Вдвоем едут!

— Я не понимаю! — навстречу ему поднялся мужчина в идеальной белой рубашке и костюмных брюках, на ногах — обувь, будто минуту назад обработанная щеткой, только пиджака нет и узел галстука немного отпущен. — Может быть, вы объясните мне…

— Объясним! — сказал лысый и болящим кулаком стукнул несильно куда-то поверх галстука, в зубы.

Мужчина аккуратно сел на полку и схватился за щеку. На женщине был строгий серый костюм, плоские туфельки на ногах. Ее светлые волосы были красиво прибраны в прическу.

— Вы нас тоже хотите обыскать? — поднимаясь, спросила она.

На своего спутника она бросила лишь один очень коротенький злой взгляд, глаза ее были спокойны.

— В общем порядке! — почему-то немножко сконфуженно сказал Мирный. — Мы бы хотели посмотреть ваши вещи…

— И личный обыск! — добавил лысый.

— Я должна буду раздеваться? — спросила женщина, поправляя свою прическу.

— Оба! — сказал лысый.

— Все равно, — согласился мужчина, потирая щеку. — Но должен вам сообщить: я, между прочим, известный писатель.

— Ой! — сказал лысый, снимая сверху желтый дорогой чемодан и ставя его на стол. — Прямо заинтриговал.

— И что пишете? — спросил Мирный.

— Публицистика! — сухо сказала женщина, она так и стояла в проходе, положив острый локоть на правую верхнюю полку. — У него и имя есть! — В голосе ее была некоторая брезгливость. — Но вы, вероятно, не читаете?

В другом конце вагона сдавленно вскрикнула женщина. Было слышно, как за перегородкой в соседнем купе с пыхтением возятся дембеля, вероятно укрепляя дверь. Мирный тупо смотрел на красивые загорелые ноги в дорогих туфельках.

— Обязательно прочту, — сказал он. — Но чуть позже. Хорошо? — Он перевел взгляд с ног на лицо женщины. — Я прочту, а вы мне скажите: где лежит пакет?

— Увы! — женщина дернула плечом и сняла локоть с полки. — Ничем и никак не могу вам помочь.

Из чемодана на пол выпала электробритва, от удара отскочил и запрыгал под ногами прозрачный колпачок. Мужчина оставил свою щеку, протянул руку, взял очки, протер их, надел, сквозь стекла посмотрел снизу вверх на Мирного и вдруг крикнул:

— Убирайтесь!

— Жить надоело? — спросил Мирный и погрозил ему пистолетом. — Сиди тихо, писатель. Снимай рубашку.

— А вы сама тоже, наверное, писательница? — вываливая разом из чемодана все на пол, ухмыльнулся лысый.

— Пишу!

— Статейки?

— Уголовная хроника.

— Во как!

— Нет!.. — закрывая лицо руками, сказал плаксиво мужчина. — Я не могу!.. Не могу… — Он раскачивался, сидя на месте. — Не могу!..

— Надо снять рубашку… и штаны… — повторил Мирный. — Писатель… Ку-ку! — и он пошевелил волосы на его голове стволом пистолета. — Давай быстренько, времени в обрез, как у зубного врача. Сделал дело и свободен. Давай, давай…

— Но мы же интеллигентные люди? — На Мирного смотрели сквозь стекла очков заплаканные, полные отчаяния глаза. — Мы же интеллигентные…

— Интеллигентные! Да! — согласился Мирный. — Штаны, говорю, снимай.

— А вы убийства освещаете? — спросил лысый. — Ну такие… — он разинул зачем-то рот и скривил рожу, — страшные… Загадочные…

— Освещаю!

— А он потом детективчики строчит, да? Про майора Пронина и про его собаку Джульбарса?

Женщина смотрела пристально на ствол пистолета и, когда ствол, смотрящий на ее туфлю, медленно пополз вверх по ноге и дошел до края юбки, решительно взялась за ткань и обеими руками, растопырив тонкие красивые пальцы, медленно задрала ее.

— Вас это интересует?

В другом конце вагона раздавались истошные крики и удары, что-то сыпалось под звон колес и громко раскатывалось по полу.

— Эй! — сказал лысый, и рука его метнулась к кобуре.

В раскрытой двери купе стоял проводник. Плешивый, заспанный, он моргал мутными голубыми глазами, и слюнявые губы его шевелились. Рот проводника расплылся в багровый мягкий овал, глаза округлились. Лысый хотел уже выстрелить, но Мирный сделал знак, мол, не надо.

Проводник поправил обеими руками свою синюю мятую форму, можно было подумать, что он даже не понял грозящей опасности, и, потерев большим темным пальцем смешную бородавку у себя на носу, сказал:

— Чай пить будете?

— Жорж, ты будешь пить чай? — спросила журналистка, искривив губы в улыбке.

Писатель отрицательно покачал головой.

— Два стаканчика, будьте любезны! — сказал Мирный. — Или три? — он посмотрел на лысого.

— Нет! Руки заняты.