Александр Бородыня - Эмблема печали

Поднялся на второй этаж, на цыпочках прошел в отделение реанимации мимо дремлющей дежурной сестры и вступил, также на носочках, в большую палату.

Коек здесь было три. В нос ударил неприятный густой запах лекарств. Вокруг что-то тикало и капало. Три голых человека, каждый с большим синим баллоном в головах, каждый опутан проводами и датчиками, в каждого воткнуто по полсотни игл, оказались перед Мирным. Удивительно, но он сразу узнал гитариста. Подошел, склонился. Глаза гитариста были закрыты. Но губы шевелились.

— Гражданин! — сказал кто-то за спиной. — Гражданин, посещение родственников запрещено.

Но Мирный не обратил внимания. Он смотрел на синеватое худое лицо, и ему становилось все горше и горше. В лице раненого было что-то знакомое, что-то давно потерянное. По странному стечению обстоятельств чудом выживший гитарист был похож на пахана, много лет назад выручившего Мирного на тюремной правилке.

— Пожалуйста! — попросил расклеившийся бандит. — Я только тридцать секунд посижу рядышком. Я из Ново-Актюбинска специально ради этого прилетел.

— Ну, хорошо, — послышалось за спиной. — Три минуты, не больше.

— Где пакетик спрятал? — склоняясь к обескровленному лицу, спросил Мирный.

Губы гитариста были пересохшие, черные, страшные, но эти губы шевелились, будто во сне.

— А ты не понял?

«Не скажет, — со всей отчетливостью понял Мирный. — Как бы его…»

— «Мой друг уехал в Магадан, — зашептал он в самое ухо гитариста. — Снимите шляпу…» Помнишь, ты пел?

Вдруг глаза гитариста открылись, и в них кроме боли оказалась еще и изрядная доля ехидства. Ему было очень трудно, но он поддержал своим слабым голосом:

— «Уехал сам, уехал сам, не по этапу».

Глаза закрылись. Мирный разогнулся, сказал в сторону белого халата совсем уже тихим шепотом:

— Спасибо!

И на цыпочках бесшумно вышел в коридор. Только в эту минуту он окончательно поставил для себя крест на поисках проклятого пакета. Голова совсем уже разламывалась под давлением крутящейся в мозгу тупой граммофонной иглы.

«Куплю себе гитару… — думал Мирный, вышагивая пьяно посередине улицы. — Действительно, чего?! Взять деньжат и умотать куда-нибудь, в какой-нибудь, действительно, Ново-Актюбинск, залечь в трясину до конца жизни и только перебирать пальцами струны. Вот только где денег взять? Банк подломить какой-нибудь из новых и мотать! А то можно к какой-нибудь геологической партии прибиться, так и банка брать не нужно».

Он настолько увлекся своими сентиментальными мыслями, что не заметил двух последовавших за ним людей. Но даже если бы Мирный прислушался, то вряд ли уловил бы свистящий напуганный шепот одного из них:

— В милицию нужно сообщить! В милицию, Сергей Николаевич. Он, считай, под нашим прикрытием ушел.

— Да откуда мы знали? Мы что, его видели? Нас вывели, и его вывели.

— Да уж видели, Сергей Николаевич. Вы видели, и я видел. Струсили.

— И ты хочешь после этого его отпустить?

— Я говорю, в милицию.

— Что в милицию? Будто не знаешь, что вся милиция ими куплена! Я предлагаю так: проследим его до какого-нибудь местечка поукромнее и сделаем. Если ты не пойдешь, я сам. Мне лучше, знаешь, рискнуть, чем всю жизнь потом себя самого стесняться.

Двое командированных, затравленных в поезде, тоже застряли в этом небольшом городке. Достать билеты им не удалось, идти было некуда. Переночевав в местной гостинице и теперь желая немного развлечься и успокоиться, они зашли в больницу, где хотели сделать себе по противостолбнячному уколу. Оба были в порезах. В больнице они наткнулись на бандита, и уколы отодвинулись на второй план. Не сговариваясь, командированные двинулись за ним. И теперь, припадая к стенам и пряча в воротниках лица, они тихим-тихим шепотом спорили: убить лучше или просто как следует накостылять.

— Давай его по башке треснем сзади. Спереди подходить не стоит. Видишь он какой здоровый! Разденем и одежду унесем с собой.

— А может, у него при себе большие деньги?

— Тоже хорошо… Если найдем, будет нам с тобой, Сергей Николаевич, компенсация за моральный ущерб.

— Согласен. Чем стукнем?

— В каком смысле?

— В смысле, чем мы его по башке стукнем?

Мирный вошел в тот же подъезд, откуда час назад вышел. В его кармане на этот раз была только поллитровка спирта, он больше не собирался кончать с собой. Открыв двери, ведущие в подвал, он прислушался на всякий случай. За спиной хлопнула дверь подъезда, и раздалось судорожное нервное дыхание, как после бега. Тут же истошно, но негромко, почему-то на вдохе мужской голос крикнул:

— Бей!

Мирный успел еще повернуться, он увидел прямо перед собой искаженное ужасом бледное лицо одного из командированных, увидел занесенную руку. В руке было что-то большое, прямоугольное, завернутое в газету. Он, наверное, мог бы перехватить эту руку, но почему-то не стал. Только рефлекторно прикрыл ладонью карман бушлата, где лежала бутылка. Удар пришелся сверху прямо в лоб, и Мирный потерял сознание. Он рухнул навзничь внутрь подвала, головой в теплую лужу, натекшую из бойлерной.

Очнулся он оттого, что по телу шарили чьи-то маленькие быстрые руки. Подумал, что сейчас как ни крути, а придется этих субчиков все-таки придушить. Ладно, кирпичом в газете удостоили, он стерпел, потому что настроение было нежное, но еще и грабить?! Он открыл глаза и увидел прямо перед собой бутылку водки, а сквозь бутылку какое-то остренькое, грязное, как ему показалось, женское лицо.

— Отдай! — попросил он и сел тяжело в луже.

— А если отдам, нальешь?

Мирный прищурился. Зрение еще не вполне вернулось к нему. Только искаженное линзой бутылки, грязное лицо могло сойти за женское. Женщин поблизости не было. Никого не было, кроме пацанов. Пацаны стояли вокруг, человек восемь-десять, сразу не сосчитаешь, и некоторые из них были с железными длинными прутами в руках.

— Еще куплю! — сказал Мирный.

— Не купишь! — возразил пацаненок с бутылкой, отступая на шаг.

— Это почему?

— Деньги-то, вот они… — другой пацаненок покрутил в пальцах вытянутый из его кармана бумажник. — Как ты без них купишь, дядя?

— Это не деньги! — вздохнул Мирный и, держась за стену, поднялся.

Он широко улыбнулся, и тусклый свет подвала золотым отблеском мелькнул за его губами. Поправил неловко пиджак. Пиджак хоть и был его размера, но с чужого плеча. Привыкнув к свободной матросской робе, Мирный чувствовал себя будто туго спеленутым. Галстук он, конечно, давно снял и выбросил, но чужой воротничок и расстегнутый натирал шею.

Возле труб было тепло и сыро, мальчишки приволокли небольшой письменный стол, расставили на столе пластмассовые стаканчики, разлили. «Беломор» в карманах Мирного совсем испортился, и он стрелял у пацанов дорогие сигареты. Появилась откуда-то гитара. Грязные маленькие пальцы пробежались по струнам.