Александр Бородыня - Эмблема печали

Но все эти тонкости касались, увы, только частных лиц. Давно уже не секрет, что сквозь руки московских таможенников, изымающих даже серебряную блоху, не внесенную в декларацию, из прически кинозвезды, прекрасно проходят крупногабаритные грузы. Постоянный транзит бриллиантов, платины и наркотиков, а случается, и радиоактивных элементов обнаруживается лишь в пункте прибытия, на таможне США, Германии или Франции.

Организованный под эгидой ЮНЕСКО спецрейс Москва — Нью-Йорк для обездоленных детей и инвалидов вообще не осматривали.

За сутки до вылета Марина Владиславовна связалась с таможней. После разговора с генералом у нее были развязаны руки и она действовала официально. Выйдя на дежурного офицера, она сообщила, что на борту рейса 667 будет переправлена большая партия героина. Она сказала, что делом занимается ФСК совместно с Интерполом и вмешательство московской таможни нежелательно. Предположительно груз должен быть задержан в Нью-Йорке.

— Мы хотели бы разместить на борту своего человека, — в заключение сказала она. — Это будет женщина.

После чего Марина продиктовала в трубку собственные данные.

Версия о совместной операции не была блефом. Петр Петрович связался с ней накануне. Они встретились в городе. Марина подробно изложила ситуацию. И Петр Петрович обещал по своим каналам связаться с нью-йоркским отделением Интерпола и обеспечить встречу. В конце разговора он сообщил, что, вероятнее всего, и сам будет там, потому что вылетает другим рейсом через два часа.

Марина приехала в Шереметьево за три часа до посадки на «боинг». После покушения на нее и гибели Зины она твердо решила навсегда исчезнуть из страны. Каждый ее шаг здесь, в России, будет под контролем, и малейшая ошибка приведет к новому покушению. Операция с Интерполом стала прикрытием бегства.

Список пассажиров рейса 667 был составлен задолго до вылета. По условиям благотворительной акции, арендовавшая «боинг» фирма ни при каких условиях не должна была дополнять его. Единственный способ, которым Марина могла попасть на борт, — лететь под видом одной из стюардесс.

В комнатах персонала аэропорта Марина переоделась в синюю форму стюардессы. Строгая дама, выдавшая ей форму и документы, кратко изложила ряд обязанностей стюардессы на борту международного авиалайнера.

Дул сильный ветер, но снега больше не было. Небо было чистым. Марина прошла через стеклянные двери и оказалась на поле. Она не стала дожидаться автобуса, а добралась до взлетной полосы на транспортной тележке. Она поднялась на борт «боинга» за двадцать минут до посадки. Прошла через салон, распахнула дверь маленькой кухни.

Возле приоткрытой печки разогревателя спиной к ней стояла другая стюардесса.

— Добрый день! — сказала Марина и протянула руку. — Мы, наверное, незнакомы… Меня…

Стюардесса обернулась, и Марина осеклась на полуслове.

— Мне кажется, мы знакомы! — разглядывая ее, сказала Лида. — Хотя, может быть, я вас с кем-то путаю. Не знаю!

Зашумели двигатели. Заполнившие первый салон дети притихли. Только что воздух наполняли их возбужденные, звонкие голоса. Теперь юные пассажиры замолчали. Они замерли в своих креслах. Лица бледные, сосредоточенные, глаза большие.

— Господа! — сказала Марина в микрофон. — Вы находитесь на борту авиалайнера, совершающего рейс Москва — Нью-Йорк. Время полета одиннадцать часов. Полет будет проходить на высоте десяти тысяч метров.

Второй пилот, внимательно наблюдавший за странной стюардессой, не смог скрыть язвительную улыбку. Стюардесса не знала даже стандартного текста. Он покосился на вторую девушку. Но Лида уже вышла и возилась в кухонном отсеке.

— По-моему, что-то будет! — сказал второй пилот, обращаясь к штурману, когда Марина тоже вышла. — Не нравятся мне что-то наши девушки!

— Непрофессионально работают! — кивнул штурман. — Но, по мне, лучше непрофессиональная стюардесса, умеющая стрелять, чем дура, которую могут взять в заложницы! — Он сверялся с показаниями приборов. Голос его звучал лениво. — Тебе же сказали, что возможны провокации.

— Сплюнь! — сказал первый пилот. — Сплюнь три раза! Сглазишь! Кстати, скажи им, что, пока мы будем набирать высоту, лучше бы ушли они из кухни!

Через пятнадцать минут, когда «боинг» уже вошел в воздушный коридор и шум двигателей сделался монотонно-ровным, Марина спросила:

— Кто воду понесет?

— Вы!

«Не получится, — подумала Марина. — Можно было сразу сообразить, что Никон сам полетит этим рейсом. Все из-за спешки. Лучше бы им пока меня не видеть!»

— Первый салон мой! — сказала Марина. — Второй — твой. Договорились?

Лида кивнула. Она прокатила тележку по салону. Отодвинула разделительную занавесь. На тележке, кроме стаканов, — печенье, конфеты, шоколад…

Пассажиры отстегивали ремни безопасности. Переговаривались негромко. Часть кресел казалась полупустой, в них сидели безногие. Лида была специально предупреждена. Но рядом с калеками высились в креслах неприятные фигуры боевиков. Лайковые куртки, дорогие костюмы, золото на толстых пальцах. Нелепо торчали во все стороны одинаковые железные костыли.

— А водочки тут нельзя попить? — спросил неприятный пассажир со шрамом, отодвигая костыль и протягивая руку к стакану.

— Если угодно, коньяк? Я принесу!

Лида поискала по салону глазами, но Алексея не нашла. Каким-то образом Алексей оказался в первом салоне вместе с детьми. Он сидел возле окна, глубоко откинувшись в кресле, и Лида не заметила его, когда прошла мимо.

Приятно зашумел кондиционер. По салону прошла волна холодного воздуха.

— А обед будет? — спросил пассажир со шрамом.

— Будет, будет! — пообещала Лида.

Она увидела слева два знакомых лица. Один здоровый, мордастый, коротко стриженный, в сером двубортном костюме, тянет пальцами узел галстука, другой — в коричневой тоненькой куртке, красавчик, темные глаза смеются.

«Оба бандита из поезда, — подумала Лида. — Тот, что в костюме, был в матросской робе, а веселые глаза… Коша, серебряные часики, этот убивал! Нужно сказать Алешке…»

Стаканы мелко дрожали, когда, снимая их один за другим со своей тележки, Лида подавала их пассажирам. Здесь были и настоящие инвалиды, но в основном салон заполняли бандиты. Никаких сомнений больше не оставалось. Человек пятнадцать-двадцать головорезов сидели в креслах «боинга» и требовали коньячок и горячий завтрак.

Среди пассажиров было несколько человек, не способных самостоятельно ходить, но если остальных инвалидов доставили до самого кресла бережные руки оплаченных санитаров, то Борису пришлось преодолевать трудности самому. Еще дома сразу после предложения Мирного он сделал попытку встать на костыли. Первая попытка не привела ни к чему. Борис упал посреди комнаты, и понадобился целый час, чтобы без посторонней помощи опять подняться.