Владимир Першанин - Мы умрем в один день [сборник]

Браслет и что-то из замши он успел купить для жены, но это не помогло. Отношения уже давно близились к разрыву, и те месяцы ускорили его.

Он шел быстрым шагом, не забывая останавливаться и, замерев на минуту, вслушиваться в окружающие звуки. Туман еще больше сгустился, но уже угадывался рассвет, и, судя по всему, солнечный день. Некрасов выдерживал направление по шуму прибоя.

У смятой, мокрой от тумана орудийной башни Некрасов остановился. До маяка оставалось меньше километра. Отсюда, со скалы, был бы уже давно виден луч прожектора. Но маяк был погашен, и не было слышно тарахтения дизеля. Может, те люди ушли? Вряд ли! Теперь он был вдвойне осторожен, ожидая каждую секунду выстрела или окрика. Вот она бухта. Где-то в тумане скрипуче перекликались чайки. Некрасов шел вдоль берега. Через сотню шагов он различил два пятна на воде. Лег за камень и стал терпеливо всматриваться, дожидаясь хотя бы небольшого просвета в тумане.

Слева покачивалась на якоре старая шлюпка, принадлежавшая Федору, рядом с ней. катер. Кажется, «Амур». На катере кто-то долго и надсадно кашлял. Значит, одного они оставили сторожить лодки. Правильно. Предусмотрительные ребята. Сколько же их всего? Попробовать взять того, на «Амуре». А вдруг их двое? Да и катер стоит метрах в пяти от берега, так просто до него не добраться.

Некрасов осторожно приподнялся и зашагал в сто-рону маяка, делая полукруг, чтобы зайти со стороны сараев. Из-под ног покатился камень. Он замер и с минуту стоял неподвижно. Ему показалось, что хлопнула дверь. Кажется, у маяка вполголоса разговаривали. Значит, их уже, по меньшей мере, трое. Впереди залязгало железо. Словно кто-то крутил рукоятку. И вдруг, взревев, завелся дизельный пускач. И сразу туман прорезал бело-желтый луч. Они сообразили включить сигнал, чтобы не вызвать подозрений у проходящих судов.

Пригибаясь, Некрасов добежал до крайнего сарая и проскользнул в незапертую дверь. Бочек несколько. Двинул одну-другую, они оказались слишком тяжелыми — наверное, с рыбой. У стены стояли еше две. Поставил на ребро ближнюю — кажется, пустая. На пол с грохотом свалилась чугунная сковорода. Черт! Зашарил рукой и сразу нащупал доску. Вот он сверток! Дверь сарая вдруг распахнулась. Было ли это случайностью или кто-то все же услышал за шумом дизеля грохот упавшей сковороды, Некрасов не понял. Снаружи, после темноты сарая, было почти светло, и он видел даже лицо человека, стоявшего с двустволкой под мышкой. Уже не молодой, лет за пятьдесят, широкий в груди и плечах, он был едва не на голову выше Некрасова. Серьезный дядька! Еще секунда или две, и он тоже увидит замершего посреди сарая человека. Увидел!

Как в замедленном фильме, приклад ружья пополз вверх, к плечу, стволы разворачивались в его сторону. Отбросив сверток, который только мешал, Некрасов вымахнул в дверной проем. Перехватил рукой стволы (успел даже почувствовать запах металла) и с силой ударил кулаком в искаженное удивлением и страхом лицо. Выстрел шарахнул в потолок. Некрасов выдернул ружье у падающего на спину человека и метнулся назад в сарай, за свертком. Выбегая, пнул носком сапога пытавшегося подняться владельца ружья. Добить бы тебя, паскуда! Но от маяка набегал еще один, держа в руках карабин. Этот моложе, жилистый, с закатанными рукавами клетчатой рубашки. Сшиблись выставленными вперед стволами. Мало каши жрал, салабон! Ударить второй раз Некрасов ему не дал. Прикладом, целя насмерть, влепил в бок. Хрустнули ломающиеся ребра. Жилистый кулем свалился на камни. Некрасов потянулся за карабином. Мелькнуло: а я ведь справлюсь с вами. Прямо сейчас! Двое уже спеклись, а тот на катере…

Вспышка выстрела резанула прямо в глаза. И одновременно с грохотом удар в грудь и правую ногу вышиб ружье. Что, откуда? Значит, их не трое, а больше… Выходя из болевого шока, ломая собственное тело (скулящее — дай хоть три секунды, чтобы выдохнуть, вытолкнуть удушье! хоть секунду!), прыгнул в сторону. Неуклюже, как глушеная лягушка, но успел. Картечь из второго ствола с воем отрикошетила мимо.

Бежал, прижимая рукой болтающийся тяжелый сверток за пазухой. Пульсирующая боль заставляла приседать. В сапоге хлюпало — неужели столько крови! Позади торопливые выстрелы. Это уже карабин! Пули коротко звякали мимо. Одна высекла сноп искр почти под ногами и, рикошетя, ушла в сторону. Внизу туман гуще. Тот, с карабином, заканчивал обойму вслепую. Лишь бы они не кинулись следом! Жилистый не в счет, но остались еще трое.

Прислушался. Билось, звенело в ушах от напряжения. Размотал сверток и, передернув затвор, выстрелил вверх, потом еще раз. Это вам поубавит прыти! Подумаете, прежде чем лезть в туман, под пули.

Впрочем, туман таял почти на глазах, и светлым пятном угадывалось солнце. Над водой с криками носились чайки. Господи, до чего они, противно орут!

Какое-то шлепание заставило Некрасова обернуться и вскинуть люгер. Саян! Рыжая лайка прыгала к нему на трех лапах, держа правую заднюю на весу. Ткнулась носом и, повизгивая, завиляла хвостом.

— Саян! Ах ты, собачонка…

Ковыляли рядом. Некрасов, опираясь на подобранную палку, и собака, не отстающая ни на шаг от человека. Со стороны, наверное, это выглядело смешно.

— Ха-ха, — хрипло сказал Некрасов, облизывая сухие губы.

Час или полтора он пролежал неподвижно, кажется, теряя сознание и снова приходя в себя. Шевелиться не хотелось, сразу же отдавало болью во всем теле. Ольга плакала. Глядя на нее, начинал хныкать и Славка.

Некрасов с трудом поднялся и расстегнул куртку. Ольга помогла стащить рубашку и майку. Картечина прошила грудную мышцу и на выходе разорвала кожу на боку. Если бы под другим углом, то угадала бы в легкое. Тогда хана дело, теперь, что там с ногой… Черная запекшаяся ранка повыше колена. Пальцами нащупал под кожей плотный желвак. Вот она, картечина. Но почему так неглубоко? Ольга подсвечивала фонариком. Выдернул острую деревянную щепочку возле раны. Ага, картечь пробила приклад, который принял на себя почти всю силу удара. Да ты счастливчик, Некрасов!

На перевязки пойдет майка и рубашка. Чем обработать раны? Ольга высыпала косметичку: губная помада, пилка для ногтей, крошечный флакончик с духами. Слишком мало. Взяв кружку, вышел наружу. Прикрикнул на Ольгу, сунувшуюся было следом:

— Сиди там!

С трудом напрягая тело, помочился в посудину. Вернувшись в дот, развел крохотный костерчик и накалил нож. Протер рану на ноге обрывком отжатой в моче тряпки.

— Держи за ступню…

Полоснул и, не сдержавшись, вскрикнул. Слабовато. Еще раз! Поддел бесформенный смятый комочек свинца. Потекла кровь. Давил снова и снова, отупев, почти ничего не соображая от боли. Кажется, он стонал, и в углу вдруг начал подскуливать Саян.