Владимир Першанин - Мы умрем в один день [сборник]

Теперь вторую рану. На нее сил уже не оставалось. Юрий сидел в одних трусах, обливаясь потом. Ольга пыталась выдавить кровь.

— Подожди, я лягу. Идет что-нибудь?

— Слабо.

— Дави сильнее… ну!

Два следующих дня он не помнил. Поднялась температура, бил озноб. Некрасов просыпался под грудой тряпок и видел над собой лицо Ольги.

— Холод…

Туман заползал под бушлат, обволакивая тело, и от ледяной сырости не было спасения. Женщина ложилась рядом, прижимаясь теплым животом, и он снова засыпал.

Однажды, разбросав тряпки, поднялся.

— Почему так жарко? Зачем ты затопила печку, нас увидят! Ты слышишь шаги?

Искал и не находил пистолет, а Ольга шепотом успокаивала плачущего Славку. Приподнявшись на локте, ел противную несоленую рыбу. Ольга поила его таким же пресным, но горячим отваром.

— Туман… я варила, когда был туман. В десяти шагах ничего не видно…

Жгло в правой стороне груди. Опухоль, растекаясь, давила, мешала дышать.

— Нагрей нож…

Ощупывал раскаленную вздутую шишку. Если туда ножом — он не выдержит. Разрываясь, стучало сердце, стиснугое опухолью. Женщину, которая осталась на материке, звали Альбина. Аля…

— Оля… Аля… ха-ха-ха… ну режь, там гной, он душит. Постой, не надо!

Мгновенная боль. Ножом прямо в сердце! Зачем? Нет, сердце в другой стороне, оно стучит и гонит кровь. Аля… Оля…

— Сколько прошло времени?

— Четыре дня. Сейчас вечер.

— Туман?

— Днем было ясно.

— Где пистолет?

— Вот он.

Некрасов сел. В бетонной коробке сумрачно и сыро. Поднялся и, шатаясь, добрался до двери. Задвижку в сторону. Ветер с океана, как хорошо… Опустился на теплый камень.

— Идите сюда. Вы так и сидели со мной все время?

— Иногда выходили, грелись на солнце.

— Ты как, Славец? — Некрасов обнял мальчика. Господи, если эти люди их найдут, то не пощадят ни Ольгу, ни Славку.

— Мы ничего, — сказала Ольга, — с одной стороны Саян спит, с другой я, Славке даже жарко было.

— Все равно холодно, — сказал мальчик, — и есть охота.

— Никто не подходил?

— Вчера слышали голоса, но далеко. Сюда же трудно добраться. Скалы вокруг.

Наивной ложью она успокаивала Славку. Добраться сюда было совсем не трудно. Пока выручало то, что много лет назад дот хорошо замаскировали. Но если как следует поискать…

Доели остатки разварившейся несоленой скумбрии.

Некрасов чувствовал себя лучше. После скудного ужина вдруг еще сильнее захотелось есть. Ослабевший организм требовал пиши.

Закрыв металлическую дверь, он сортировал на тряпке патроны. В одной кучке самые надежные, блестящие и почти новые — но их всего девять штук. На вторую кучку надежда слабее — полтора десятка патронов, потускневших от сырости, в ржавых пятнах. Но хотя бы через один, а стрелять будут. Жаль, нет возможности испытать. Из третьей кучки боеприпасы можно выбрасывать: окислились, побелели капсюли, а ржавчина почти насквозь проела дудыты. Ладно, может, пригодятся и эти.

Плотно набил магазин. Согнул и разогнул локоть, выцеливая светлое пятно амбразуры. Хорошее оружие, как надежная женщина — по-другому себя чувствуешь.

— Оля, ты надежная женщина?

— Чего-чего?

— Да нет, просто так. В сараях что-нибудь из продуктов было?

— Ты опять хочешь идти туда?

— Надо добыть любой еды, иначе через день-два мы протянем ноги. И выбираться из этого гроба, пока мальчишка не застудился.

— Дядя Юр, дай…

Некрасов выщелкнул магазин и протянул пистолет Славке.

— Как он называется?

— Люгер.

— А почему так?

— В старину был такой парусный корабль.

— И сколько в нем патронов?

— Шестнадцать. Что в тех сараях хранится?

— В дальнем углу мы козу и кур держали. Там же сено и ячмень. А во втором, бревенчатом, — разный хлам и бочки с рыбой. Еще на стропилах грудинка копченая висела, но ее, наверное, эти сожрали. А остальные продукты в доме хранятся. Неужели маму с отцом они взаперти держат?

— Наверное.

— Но ведь они не станут их убивать, так? Кому нужны два старика?

— Конечно, — Некрасов с усилием улыбнулся и погладил Ольгу, — давай хотя бы немного поспим. Я пойду перед рассветом…

От дота до маяка километра три. Достаточно, чтобы к концу пути Некрасов обессиленно повалился на камни возле разбитой орудийной башни. Отсюда хорошо просматривались маяк и бухта. Катер исчез, а шлюпка, перевернутая вверх днищем, лежала на берегу. Значит, они ушли. Или разделились, оставив одного или двух человек на маяке. Движок не работал, прожектор этой ночью, видимо, не включали.

Минут через двадцать он был возле щитового длинного сарая, где старики держали живность. Сейчас там было тихо. Переждав, доковылял до второго бревенчатого сарая и скользнул внутрь, не до конца прикрыв дверь. Разыскал пустой ящик и подтащил к выходу. Через узкую щель можно наблюдать, что происходит возле маяка. Будем ждать…

От каменного пола тянуло холодом. Некрасов ощущал его подошвами резиновых сапог, всем своим трясущимся в ознобе телом. Хотелось выйти наружу, под солнечные лучи. Господи, какая тишина! Он встал, несколько раз обошел сарай и долго тер ноги. Как на войне — кто кого пересидит. Не бросят же они без присмотра маяк! Ведь прожектор время от времени надо зажигать, чтобы не вызвать подозрения у проходящих кораблей. Впрочем, место слишком глухое, да и летняя путина подходит к концу. Вряд ли за последние недели здесь появлялось хоть одно судно.

Копченая грудинка, о которой говорила Ольга, конечно, исчезла. Что в бочках? Отодвинул крышку, приподнял из рассола огромную распластанную треску. Пожевал и выплюнул кусочек соленой, как рапа, мякоти. В другой бочке тоже рыба.

Прошло три с половиной часа. Ни малейшего звука в стенах маяка. Должны же они выйти хотя бы по нужде, или там действительно никого нет? Трудно предположить, что эти люди, затаившись, ждут его день и ночь. Рискнем? Выскользнул наружу и, петляя, добежал до стены. Пистолет держал наготове, переводя ствол с одного окна на другое. Теперь к двери. Прислушался, осторожно повернул ручку и дернул на себя, одновременно уходя в сторону от возможного выстрела.

Дверь подалась хуже, чем обычно. Ее словно кто-то придерживал? Еще не успев сообразить, прокрутить в мозгу, что бы это значило, Некрасов спрыгнул с крыльца и, падая, откатился к стене. Интуиция, чувство, которое называют шестым? Рвануло так, что заложило уши. Со звоном лопались стекла, тяжелая дверь, кувыркаясь, шлепнулась в метре от его ног. Из дверного проема валил дым и знакомо воняло сгоревшей взрывчаткой. Так пахли в Афганистане подземные колодцы — кяризы, которые забрасывали лимонками, выкуривая повстанцев.

А ведь ждали его, еще как ждали! На внутренней ручке двери обломок проволоки. Невзорвавшаяся граната РГД-42 с лопнувшим корпусом валялась на каменной площадке. Навешали, видать, целую гроздь найденных на острове гранат, а сдетонировали не все — старье.