Инна Булгакова - Литературный агент

— Вон туда, за дом.

Растянувшееся шествие «вон туда» я замыкал, оглядываясь, покуда петух, горя глазом, не пропел. Все так, вот и свеча горит меж занавесью и рамой, озаряя пурпурным светом потемки памяти…

Однако! Это уже не странность, а диверсия! Я нагнал следователя, мы воротились.

— Что за чертовщина!

— Вот-вот вспыхнет, как в селе, — шептал я, — подсвечник-то из дерева. И там, должно быть, такой же был…

— Взломать дверь! — громогласно проявил оперативность дядя Степа.

На этот раз отличился я, пойдя на таран с найденным возле сарая бревном (лопнули уже починенные петли), нырнул в черное пространство, нахлынувшее наружу едким духом керосина, и успел в последнюю минуту задуть свечу. Так уцелел Чистый лес.

— «Свеча горела на столе, — завел, по привычке, Страстов пластинку из Пастернака, — свеча горела. На свечку дуло из угла и жар соблазна вздымал, как Ангел, два крыла крестообразно…»

— Да будет вам… — Быстров в раздумье по-стариковски жевал губами. — Кто ж это занимается безобразием…

— Господин следователь, та же картина наблюдалась в сельском доме дьяволицы. В предчувствии трагедии я обогнал своих друзей…

— А куда вы с друзьями направлялись?

— В храм, свечки, по совету Платона, поставить за здравие младшей сестры, за упокой старшей. Вместо храма я побежал к Мораве и успел в окошко сфотографировать ведьмину свечу за секунды до пожара. Фотографии вам представлю.

— Вот и не верьте после этого в магию, — сурово вставил Покровский.

— Надеюсь эту вашу «магию» словить, — проворчал дядя Степа. — Девушка, где ваша березка?

За «волшебным замком», за сараем, малинником, ельником (на краю света, вновь подумалось) пряталась в густых зарослях та крошечная лужайка с нежной муравой — на самом деле болотце, округлое, как колодец, с ряской, отливающей изумрудным золотом.

— Вон там я упала!

Лужайка-ловушка была окружена желтыми цветами купавны, занесенной в «чернокнижие», и молодая плакучая береза склонялась над ней. Листья кое-где оборваны, веточки обломаны, но в целом деревце=спаситель за неделю уже оправилось и сейчас под вечереющим ветерком, раздувающим зеленое кружево, охорашивалось перед нами. Все так красиво, и такой ирреальной жутью веет от этой могилы «в грязи».

Быстров, сдвинув рукав пиджака, взглянул на часы.

— Вот-вот в лесу стемнеет. Прошу всех покинуть место происшествия.

— Не проверив, здесь ли останки? — угрюмо спросил Старцев.

— А как вы сейчас проверите? Если ваша дочь настаивает на своих показаниях…

— Настаиваю!

— …завтра проведем эксгумацию.

Тут глаза археолога, привыкшие различать микроскопические детали, засекли серебристое пятнышко… еще одно… пять серебристых точек на желто-зеленой пленке. Я рванул к березке, лег плашмя на твердую землю и опустил руки в жижу, нарушив равновесие воздуха и воды — радужные пузыри начали лопаться на поверхности, взрываясь миазмами.

— Ведьмина лаборатория! — закричал я, отвернувшись, оглушенный вонью. — Трупом пахнет!

— Плесенью, — Быстров принюхивался, как ищейка. — Ну-ка встать, пошел отсюда!

Но руки мои уже нащупали склизкие, мягкие пальцы с серебристыми ногтями; я потянул труп на себя, высунулась белая кисть, раздался всеобщий вопль, и почудилось, будто мертвая тянет за собою…

— Помоги, святой Пантелеймон! — нечто совсем неожиданное у меня вырвалось. И услышал я Страстова: «Помешался археолог!» И Покровского: «Это сон, в момент убийства Алексею приснился остров из романов Юлии…» И вдруг — в самое ухо: «Держи, не отпускай, я тебе помогу!»

Но и вдвоем с отцом мы не справились, трясина не отпустила ее; что-то ухнуло в глубине, и белая рука скрылась… и я б, наверное, следом (не помешался археолог, но был очень не в себе), меня оттащил от ведьмина омута Старцев.

Опомнился я уже на исходе чудовищного эпизода: скорбный отец прижимал к себе Манюню (сейчас ангела из старого фильма), фотокор неунывающе фотографировал, на лице Платона застыла гримаса ужаса…

— Алексей, — прошептал он, — вы не ошибаетесь? Это Юла?

— Рука распухшая, но я опознал наощупь, я всегда…

Тут видавший виды дядя Степа подал команду:

— Сейчас вы все отсюда слиняете! Немедленно!

— Смените тон! — оборвал знаменитый романист. — Я останусь здесь до эксгумации.

— Нельзя, Федор Афанасьевич. Я вызову охрану, не беспокойтесь.

— За что не беспокоится — за трупы?

— «За трупы», вы сказали? За какие трупы?

В их нервное препиранье врезался низкий женский голос:

— Федор, то была Маня?

По эффекту страха новый эпизод почти равнялся предыдущему: в оглушительной тишине слева от меня зашевелились заросли — сейчас появится Мария, прятавшаяся тринадцать лет в заколдованном лесу.

Дрожащими руками я раздвинул ветви — черная шляпка на ней и лицо полускрыто вуалью. Когда трепет присутствующих достиг накала, из кустов вышла Лада (что было немедленно и навечно зафиксировано расторопным папараццо). Напряжение чуть-чуть спало.

— А-га! — ласково пропел дядя Степа. — Добро пожаловать, поджигательница! Не отрицайте, вас видели выходящей из дома Марины Моравы за полчаса до пожара и описали. Что скажете?

Она подошла к роковой березке и подняла черную сеточку с глаз на шляпу.

— К этой трупной яме я не имею никакого отношения.

— А к пожару? Что вы здесь делали?

— Попрощалась с Чистым лесом и пошла на станцию, как вдруг услышала ваши вопли и вернулась.

— Да кабы не наше появление здесь, от элитного леса пепелище бы осталось!

— Может быть, покойная именно этого хотела, мне неизвестно.

— Вот как? Вы же попрощались с лесом.

— Как всегда: до следующей встречи. Лес — мой. Но я не прогоняю вас отсюда, а объясняю: мною выполнена — всего лишь, безо всяких «поджогов» — последняя воля хозяйки: зажечь после ее кончины две свечи. Что я и исполнила.

— И запах керосина и там и сям не почувствовали?

— У меня насморк.

— Не играйте — доиграетесь! Как вы узнали о ее смерти?

— Марина по мобильнику позвонила мне домой, как и условлено было: наступает агония. Я приехала, старуха была уже мертва.

— Как вы узнали?

— Прощупала пульс. — Тихомирова схватила ближайшего, то есть меня, за руку и продемонстрировала. — Вот так.

— Вот почему доктор, — забормотал я, — там на острове был доктор, потому что…

— Черкасов, не заговаривайтесь! Вы убедились, — уличал следователь поджигательницу, — и зажгли свечу на деревянном подсвечнике, пропитанном горючим…

Я уже не слушал, простая информация (как Тихомирова слушала у бабки пульс) вогнала меня в ту дикую дрожь, в ту ночную, подземельную трясучку, что еще накатывает редко, но метко… Господи, неужели я нащупал путь к разгадке?