Ирина Потанина - Фуэте на Бурсацком спуске

— Послушайте, а при чем тут товарищ Мессерер? — перебила Света и снова закричала, прорываясь сквозь жутко нехорошие слова, которые в ответ стал выкрикивать инспектор. — Закройте рот и расскажите без ругательств! — Света взглянула на Ирину. — Мы с Ириной Александровной ничего не понимаем!

Та растерянно пожала плечами. Крайнюю степень изумления она испытала уже давно. До Горленко она не встречала в жизни откровенных негодяев. А тут… Когда инспектор назвал Асафа Михайловича «гадом», Ирина даже рассмеялась. Уж кто бы говорил!

— Этот бездушный, жалкий лгун ответит мне за все! Сейчас он не попался, но это только пока. Я обошелся без него. Нашелся покровитель, чье слово будет посильнее тысячи слов этого вашего жалкого балеруна. Я думал обвинить его в убийстве Нино́, и даже были всякие зацепки, вы же помните… Но, раз уж с покровителем решилось, я передумал в этот раз квитаться. Я вскорости вернусь в Москву. И снова буду сам собой в своей родной стихии и с невестой. Вот там я Мессерера и достану.

— Да объясните толком, что он вам сделал?

— Он жизнь мою испортил. Неловким па, совсем и не заметив. Что ж, раз вам интересно, я расскажу. — Теперь инспектор говорил с интонациями ребенка, жалующегося учительнице на хулигана. — Мы с ребятами тогда отрабатывали область. Времена были голодные, развелось множество мошенников. Некоторые артисты, ничего с Главполитпросветом не согласовывая, отправлялись гастролировать по окрестным городкам. Репертуар пороли, какой хотели. С населения брали натурой. Собственно, тогда и в Москве тоже всякие заказные танцульки оплачивались продуктами, — он скривился от презрения. — Потанцуешь в Наркомпроде — на́ тебе полпачки изюма, пачку сахара и каравай. Ну, или, если ты знаменитость, вроде Екатерины Гельцер, то на́ тебе сразу пять пачек изюма. А если танцуешь, скажем, на заводе, бери мешок гвоздей. Это у нормальных людей спецпаек был приличный, а у этих бездельников… танцюристов — осьмушка хлеба по карточке и все. Так что все они кидались спекулировать.

— Как я их понимаю! — шепнула Ирина. Инспектор не услышал, продолжил:

— Впрочем, и сейчас, когда времена весьма сытые, все равно спекулируют. Это ж артисты — хитрецы и попрошайки, что ты с ними ни делай. Недавно, вон, задержали мои хлопцы шайку актеров, что ездила по деревням с афишей «Художник Лесь Курбас». На имя, значит, народ привлекали, а сами и не удосужились узнать, художник этот ваш Курбас или не художник. Ха-ха! — Инспектор весело похохотал, но, ощутив, наконец, отсутствие поддержки, опять вернулся к рассказу. — Тогда, в далеком, бурном и прекрасном 26-м, мы с ребятами какое-то время жили тем, что гоняли этих актеришек. Нечего в обход руководства работать! В области селяне с артистами, ясное дело, частенько рассчитывались самогоном. Неудивительно, что после задержания очередной группы этих танцюристов, ну, танцовщиков, я был немного не в себе. Ну чуток! Ну чтоб согреться! И надо же, именно в этот раз оказалось, что мы взяли не тех! Нам попалась настоящая труппа Большого театра, которая получила от центра задание нести искусство в массы. Ну ты ж понимаешь! — хлопнул он себя по колену. — Все утверждено где надо и подписано. А самогон — это им вместо буржуазных цветов народ поднес, что ж поделаешь! — Инспектор досадливо поморщился. — Мне бы извиниться-отпустить-раскланяться с товарищами артистами, но я-то уже выпил. Эх… В общем, через несколько дней вызывают меня к начальству. Так, мол, и так… Превышение полномочий, держал труппу артистов ночь в неотапливаемом хлеву… Я им — да где ж я отапливаемый-то хлев найду? А они — угрожал расправой, размахивал оружием. Обидел, мол, самого Асафа Мессерера, так что вон отсюда обратно в свою глушь — в Харьков и скажи спасибо, что под суд тебя не отдаем. Я спасибо сказал! — Он перешел на крик. — И поклялся, что вину отработаю и исправлю! Но… Я тут уже четыре года задыхаюсь! Тут ни контры нормальной, ни товарищей настоящих, ни развлечений! Куда ни плюнь, сплошные «судьбы Украины»! Они в печенках у меня сидят, поверьте! — Горленко почти задыхался. — Я регулярно подавал прошения о прощении, но ответ был один и тот же: Мессерера обидел, всё терпи. И я тогда решился сам к нему явиться. Он ведь у вас тут в театре все время бывал же наездами. Под боком, так сказать. Я долго подбирался. Выбил себе роль куратора театра. Подошел не с улицы, а как выгодный знакомый. Извинился и просил понять. А ваш Мессерер…

— Неужто не простил? — вскинула брови Ирина. — Вот молодец!

— Он попросту вообще не вспомнил, кто я! — сцепив зубы, зло выкрикнул инспектор и выплюнул очередное ругательство. — И наотрез отказался давать сигнал в центр, чтобы мне разрешили вернуться. Он, мол, не помнит, чтобы кому-то тогда на кого-то жаловался, а значит, и брать свои слова обратно не намерен. И я остался ни с чем. Тогда и понял я, что нужен план, как его сломать… Заставить умолять меня принять его услугу. И план был гениальным, пока ваша Нино́ все не испортила… Впрочем, все это уже не важно… Осталось избавиться от вас и ваших кавалеров, прищучить этого вашего Доброжелателя, а потом доделать еще одно нехитрое дельце… Мой новый покровитель все устроит. Еще немного — и я буду там, в Москве! Я снова буду счастлив…

— Какая нелепая история! — Света покачала головой. — Люди погибли совершенно не из-за чего. Просто из-за вашего желания переехать…

— Просто?! Просто?! — снова заорал Горленко. — Жить в ненавистном городе с деревянными тротуарами и грязными дворами — это, по-вашему, просто? В городе, где чистку партии проводят на языке, который вроде бы тебе родной, но после реформы — будто кто нарочно под себя подгадывал! — стал совершенно не таким, как был в твоем детстве. В городе, куда даже приличную девушку из столицы в гости позвать стыдно, потому что она с недоумением переспрашивает: «Куда? В Хар… что?» Я тут в вечной ссылке! Несправедливо! За оплошность, которую я за год местной службы уже три раза искупил наверняка. Не то что за четыре долгих года. А этот гад еще меня не помнит! Сижу на чемоданах, жду прощенья, но даже и не знаю, от кого. И, несмотря на то что я инспектор, любая гадина, включая ОГПУшников, может надо мной смеяться и делать все что хочет на подконтрольной мне территории. Сплошная мерзость вокруг! — Инспектор вдруг запнулся, перевел дыхание и выудил из кармана часы. — О! Что ж я так заболтался. Мне, дорогуши, нужно отлучиться! — Он принялся вынимать из карманов какие-то странные вещи: очки, парик с седой шевелюрой, накладные усы…

— У меня, как видите, тоже свои творческие гастроли… — приговаривал он при этом. — Пора уже Морского и Кольку сюда зазвать. Черкану пару строк, и ваши кавалеры, как барьё, получат приглашение с посыльным. Ну, то есть в этом городе посыльных толком не сыскать, не идти же аж на улицу 1-го Мая. Поручу доставку записок беспризорникам. Они в этих делах точны, если им платят со стороны получателя. Хе-хе…