Джозефина Тэй - Поставь на карту жизнь. Любить, но не терять рассудка. Что сказал покойник

Уикли пересел к ним, потому что не в силах был держаться в стороне от омерзительной красоты Лесли Сирла, и Уолтер подумал, а может, Сирл догадывается об этом. Потому что Сирл, проявлявший благодушное безразличие по отношению к неуемному Тоби, теперь занялся набрасыванием веревки на враждебно настроенного Сайласа. Уолтер, наблюдая его почти женскую сноровку, готов был поспорить, что минут через пятнадцать Сайлас окажется связанным по рукам и по ногам. Он взглянул на равнодушно тикающие часы над баром и решил засечь время.

Сирл управился за пять минут до отведенного срока. Десяти минут ему хватило на то, чтобы возмущенный, барахтающийся Уикли оказался в его тенетах. И сконфужен он был даже больше, чем Тоби. Уолтер с трудом сдержал смех.

И тут Сирл внес последний штрих. В тот момент, когда Сайлас и Тоби лезли из кожи вон, чтобы переплюнуть друг друга в занимательности, Сирл спокойно сказал, нарочито растягивая слова: «Прошу прощенья. Но там, я вижу, появился мой приятель». Встал и неспешно пошел к своему приятелю, стоящему возле стойки. Приятелем оказался Билл Мэддокс, владелец гаража.

Уолтер, прикрывшись пивной кружкой, с удовольствием созерцал лица своих приятелей. И только спустя некоторое время, мысленно смакуя этот эпизод, он вдруг смутно почувствовал какую-то неловкость. Шутка была так изящна, так мастерски проведена, что ее основное качество — бессердечность — осталось почти незамеченным.

В настоящий момент его просто забавляла типичная реакция двух жертв Сирла. Сайлас Уикли проглотил остатки своего пива, отпихнул с отвращением от себя кружку и вышел из пивной без единого слова. Он был похож на человека, бегущего от воспоминания о каком-то малопристойном свидании в темном закутке, человека, которому противно собственное грехопадение. Уолтер подумал, что, может, Лавиния и права, и Уикли был-таки не в своем уме.

Тоби Таллису, напротив, было незнакомо как отступление, так и недовольство собой. Он просто перегруппировывал силы для дальнейшей борьбы.

«Диковат» было последнее слово, которое Уолтер применил бы, говоря о Лесли Сирле, однако он понимал, что Тоби нужно как-то объяснить свое фиаско, пусть временное.

— Ты должен привести его как-нибудь посмотреть Хоромы.

«Хоромы» было красивое каменное строение, поражавшее взгляд в ряду сэлкотских розовых, кремовых и желтых домиков. Некогда это был трактир, на постройку которого, по рассказам, пошли камни, взятые с развалин старинного аббатства неподалеку. Теперь это был экспонат столь редкостный, что Тоби, каждые два года менявший места обитания (вряд ли можно было называть их «домом»), вот уже несколько лет отклонял все предложения продать его.

— Он надолго у вас?

Уолтер сказал, что они с Сирлом задумали вместе сделать книгу. Но пока еще не выбрали жанра.

— Кочевание по Орфордширу?

— Вроде того. Я расхваливаю, а Сирл иллюстрирует. Темы которая ляжет в основу, у нас пока тоже нет.

— Рановато, пожалуй, кочевать.

— Зато фотографировать хорошо, пока окрестности не утонут в зелени.

— Может, твой молодой друг хотел бы сфотографировать Хоромы? — сказал Тоби, беря с восхитительной небрежностью обе кружки и направляясь с ними к стойке.

Уолтер остался на месте и стал подсчитывать, сколько успел выпить Серж с тех пор, как он последний раз посмотрел на него. Насколько понимал Уолтер, тогда ему для того, чтобы затеять скандал, не хватало всего двух порций. Сейчас взрыв мог произойти в любую минуту.

Тоби поставил кружки на стойку, поговорил с хозяином, затем с Биллом Мэддоксом и совершенно естественно снова обратился к Сирлу. Проделано это было весьма тонко.

— Надо вам зайти ко мне и осмотреть Хоромы, — донеслись его слова до Уолтера. — Дом очень красив. Может, вам даже захочется поснимать его.

— А разве его еще не снимали? — спросил Сирл удивленно.

За этими словами ничего не крылось; действительно, трудно было поверить, что такая красота могла остаться незапечатленной. Но довел его вопрос до слушателей вот что: неужели возможно, чтобы какая-нибудь грань жизни Тоби Таллиса выпала из поля зрения агентов по рекламе!

Это была искра, от которой воспламенился Серж.

— Да-а! — заорал он, выскочив из своего угла, как петарда, и приблизив яростное маленькое личико почти вплотную к лицу Сирла. — Его снимали! Десятки тысяч раз снимали величайшие фотографы, известные во всем мире. И позволять делать это какому-то безмозглому дилетанту, явившемуся из украденной у индейцев страны, даже если у него профиль и крашеные волосы и никакой морали, это просто, просто…

— Серж! — прикрикнул на него Тоби. — Заткнись!

Но яростное словоизвержение продолжалось, не прерываясь ни на секунду.

— Серж! Хватит! Слышишь! — повторил Тоби и легонько толкнул его в плечо, отодвигая от Сирла.

Это была последняя капля. Из уст Сержа хлынул поток визгливой брани, подавляющая часть которой, к счастью, произносилась на нечленораздельном английском, щедро пересыпанном французскими и испанскими выражениями и разбросанными там и сям эпитетами и уточнениями, отличающимися завидной свежестью. Среди них «среднезападный Люцифер» был одним из лучших.

В тот момент, когда Тоби схватил его за шиворот, желая оттащить от Сирла, рука Сержа протянулась к полной кружке, дожидавшейся Тоби. Он дотянулся до нее на долю секунды раньше, чем хозяин пивной Рив, схватил ее и выплеснул содержимое Сирлу в лицо. Сирл инстинктивно дернулся, так что пивом залило ему только плечо и шею. Пронзительно заорав от бессмысленной ярости, Серж поднял над головой тяжелую кружку, готовясь швырнуть ее, но громадная рука Рива сомкнулась вокруг его запястья, кружка была изъята из судорожно сжатых пальцев, и Рив позвал:

— Артур!

Вышибалы в «Лебеде» не держали, поскольку нужды в нем никогда не было, но если возникала необходимость кого-то угомонить, обязанность эта возлагалась на Артура Тэббета. Артур работал скотником на ферме у Силверлэйсов, и был он большим, неторопливым, добрым существом, из тех, что мухи не обидят.

— Пойдемте, мистер Ратов, — приговаривал Артур, держа в своих могучих саксонских объятиях барахтающегося маленького космополита. — Зачем так горячиться из-за пустяков. Это все джин, мистер Ратов. Я вам и прежде говорил. Не мужской это напиток, мистер Ратов. А теперь пойдемте со мной, посмотрим, может, вам на свежем воздухе полегчает. Увидите, полегчает.

Серж не собирался с ним никуда уходить. Он хотел остаться и прикончить этого заезжего гастролера. Однако против приемов Артура не существовало достаточно убедительных аргументов. Артур просто обнимал тебя дружески и склонялся над тобой. Рука у него была как буковый сук, а давление, производимое ею, равнялось оползню. Уступая этому давлению, Серж пошел с ним к двери, и они вышли на улицу вместе. Однако Серж ни на секунду не приостановил поток ругательств и оскорблений и ни разу, насколько возможно было судить, не повторился.