Николас Фрилинг - Сфера влияния

Автомобилисты в один голос заявляют, что этот живописный пояс душит Амстердам. Им доставило бы огромное удовольствие, если бы каналы были засыпаны и превращены в дороги и подземные стоянки для их железных коней. Отцы города в ответ на их требования виляют, лицемерно выражают сочувствие, но ровным счетом ничего не предпринимают.

А тем временем прекрасные когда-то дома постепенно разрушаются и зарастают грязью. Меньше всего пострадали фасады, а все внутренности были выедены, как выедают жуки сердцевину дерева, пошлыми мелочными дельцами, которые теперь еще хуже, чем были их предшественники в семнадцатом веке. В каждом доме, на верхних этажах, есть четыре или пять сдаваемых внаем помещений, именуемых квартирами, в которых ютится немало достойных людей. Иногда дом целиком оккупируется какой-нибудь чрезвычайно важной организацией или компанией, тогда лучший нижний этаж превращается в приемный зал, здание снизу доверху заполняется обилием мрамора и красного дерева, витиеватых табличек с бронзовыми буквами, сейфов с документами и тяжелым воздухом, который по плечу вынести только атланту. Здесь полным-полно напыщенных, важных, на самом деле ничего собой не представляющих личностей — представителей делегаций, организаций, миссий — и масса стряпчих по различным темным делам и делишкам. Если и есть среди этих несчастных зданий два или три все еще находящихся в частной собственности, то это исключение из правила.

Ван дер Вальку приходилось бывать в таких домах по делам самых разных мошенников, начиная от проворовавшихся бухгалтеров и заканчивая хиромантами, но здания на набережной, находившиеся в частной собственности, не радовали ничьих глаз. Дома эти всегда будут слепы, окна их закрыты ставнями, двери никогда не открываются, цоколь завален велосипедами, которые громоздятся, словно кучи костей под Верденом. Машинистки и клерки целый день снуют туда-сюда, топая и цокая каблуками по маленьким булыжникам мостовой. Автомобили деловых людей наставлены вдоль воды плотными рядами, словно банки с лососем в бакалейном магазине, на которые они так похожи. Здесь полно грязи, мусора и старых рваных газет, среди которых обнюхиваются, писают и роются и собаки и люди. Здесь пихаются и скрежещут друг об друга фургоны; здесь царит ужасная суматоха, омерзительно пахнет и чрезвычайно тесно — так тесно, что плюнуть некуда.

Ван дер Вальк, ступая осторожно, словно кот, добрался до офиса «Сопекса», который, несомненно, был собственностью компании.

На здании висела маленькая, тщательно отполированная табличка, а сразу за дверьми находилась маленькая проходная, в которой сидела некая неприятная особа, и вход туда располагался рядом с безобразным смотровым окошком. Затем шла другая дверь, массивная, бронированная, которая не пропустила бы никого, если бы не крошечная кнопочка на будке консьержа. Ван дер Вальк, пробормотав что-то неразборчивое, предъявил свой пропуск и смиренно ждал, пока дежурный докладывал о нем по телефону.

Мистер Канизиус находился в офисе, похожем на офисы большинства богатых бизнесменов. Здесь было чисто, светло и довольно уютно, особого одобрения заслуживало отсутствие всякой претенциозности.

— Присаживайтесь… Скажу вам сразу и категорично, что вы не должны опрашивать наш персонал. Я очень осторожно уже навел справки и не выяснил никаких странностей и нарушений закона.

— Я тоже скажу вам кое-что, и не менее категорично, — не замедлил с вежливым ответом Ван дер Вальк, — я буду задавать вопросы тем, кому пожелаю, тоже осторожно, в соответствии с данными мне инструкциями, в противном случае я умываю руки, а вы можете поискать кого-нибудь другого.

Мистер Канизиус слабо улыбнулся:

— Моя просьба имеет силу только в этом здании, но ни в коем случае не за его пределами. Я дам вам адреса миссис Маршал, доктора, нотариуса и последнего человека, с которым разговаривал мистер Маршал, это его друг. Вы должны поверить мне на слово, что никто из нашего офиса не сможет помочь вам.

— Я поверю вам на слово прямо здесь и сейчас. Раз я могу выяснить что-то в другом месте, это меняет дело.

— В таком случае я дам вам мой домашний адрес. Телефон, если пожелаете, так что вы можете заехать повидаться со мной, если в этом будет необходимость. Но, пожалуйста, не звоните и не приходите сюда.

— Кто чаще всего имел дело с пропавшим?

— Его личный секретарь. К счастью, она не слишком болтливая персона. Я позволю себе повторить свою просьбу: все общение вне офиса, пожалуйста. — Он потянулся к телефону. — Двадцать третью. Мисс Крамер? Я бы хотел, чтобы сегодня вечером вы встретились кое с кем для непродолжительной беседы. Пять тридцать? Кафе «Полен»? Это вас устроит? — повернулся он к Ван дер Вальку. Тот кивнул. — Договорились, мисс Крамер. У вас нет вопросов, я думаю? Благодарю вас.

Ван дер Вальк поднялся, взял протянутый ему кусочек бумаги с записью, засунул его в нагрудный карман, отвесил Канизиусу слабый поклон и направился к двери.

— Звоните мне время от времени, мистер Ван дер Вальк, — догнал его тихий вежливый голос. — Мы будем встречаться раз в неделю. Я всегда дома. Если выяснится что-нибудь важное, то чаще.

Тот кивнул и закрыл за собой дверь. Карточка была сделана из бумаги высшего сорта, на ней было написано: «Ф.Р. Канизиус», адрес амстердамского офиса — ни тебе картинки, ни какого-нибудь рекламного лозунга — и список адресов необходимых людей.

Как выяснилось, мистер Канизиус проживал на великолепной вилле недалеко от города, это был особняк со стеклянными стенами и дверьми на фотоэлементах, а адреса всех остальных людей, с которыми ему предстояло встретиться, не выходили за пределы города и вообще находились в двухстах метрах от того места, где стоял инспектор.

С нотариусом, к которому немедленно отправился Ван дер Вальк, он вел переговоры в самом холодном, отвратительном и темном офисе из всех, в которых ему доводилось бывать, в таком же сумеречном и унылом, как сосновый лес в Лапландии в середине зимы. Там он ничего не выяснил. Частные дела, финансовые обязательства и родственные отношения мистера Маршала не имели никакого касательства ни к полиции, ни к «Сопексу», ни к самому Канизиусу. Он покинул офис в самом мрачном расположении духа и с подозрением, что Канизиус прекрасно это знал и организовал для него эту маленькую неприятную ловушку.

К доктору подобраться было труднее, но он оказался более разговорчивым. Хотя помочь тоже ничем не смог.

— Раз в год я делал ему обычный осмотр, не считая того, что он консультировался у меня в связи с какой-нибудь банальной болячкой вроде ларингита. У него сложение атлета, он живет размеренной жизнью, воздержан от вредных привычек, практически не болеет. Мне жаль, что я ничем не могу помочь вам. С точки зрения медицины он был безупречен: ни эпилепсии, ни сифилиса, ни туберкулеза. Никаких невротических срывов и фантазий — или разве что он никогда не жаловался мне ни на что подобное. Я никогда не замечал за ним ничего из ряда вон выходящего. Никаких настораживающих синдромов. Сердце, легкие, печень — все безупречно, как у двадцатилетнего юнца. Психологические проблемы… — Он пожал плечами.