Жорж Сименон - Безнаказанное преступление. Сестры Лакруа

— Ему было назначено? — спросил Крейг.

— Он попросил доложить о его приходе. Наверху велели его пропустить. В руке он держал кожаную папку.

Гонсалес опустил венецианские шторы, и теперь не было видно, что происходит на улице. Время от времени Чавес вытирал пот с лица. У Эли, по-прежнему сидевшего за своим столом, на рубашке под мышками проступили круги от пота.

Температура в тени, похоже, достигала 46 градусов. Не было ни малейшего ветерка, ни облачка на небе, которое вот уже несколько недель оставалось неизменно голубым. Сезон дождей начнется лишь через два-три месяца, возможно, позже, такое уже случалось; бывало также, что дождь шел всего три дня в году, и до тех пор каждый день будет ярко светить солнце, а небольшая полоска тени будет медленно перемещаться от лавки Хьюго к широким окнам отеля.

— Ну что, жарковато для вас?

Эта шутка стала привычной, потому что Эли никогда не жаловался на жару, и чем жарче становилось на улице, тем он выглядел довольнее. Казалось, он потеет с удовольствием, и запах его пота был таким крепким, что порой Чавес, входя в его комнатушку, особенно в районе четырех-пяти часов дня, невольно морщился.

Эли это осознавал. Ему было все равно. Он с удовольствием вдыхал собственный запах. С каждым годом он становился все толще, и его тело приобретало нездоровую полноту. Он мало двигался, ограничиваясь тем, что неторопливым шагом проходил два раза в день полкилометра, отделявшие его дом от работы. Он слишком много ел, особенно вечерами, всегда был голоден и в одном из ящиков своего стола хранил сухие пирожные и шоколадки.

Возможно, сказывались последствия его голодной юности, когда в доме мадам Ланж ему приходилось довольствоваться двумя яйцами и несколькими кусочками хлеба в день?

В течение трех лет, проведенных в Гамбурге, в его жизни было больше холода, чем голода, и когда он об этом думал, то с трудом мог припомнить хотя бы одно лето. Там они были короткими и дождливыми. В его воспоминаниях солнце фигурировало лишь изредка, зато перед глазами до сих пор стояли четкие образы туманного утра на Эльбе, а в ушах раздавались гудки черных, мокрых от дождя кораблей, пытавшихся найти в тумане дорогу; но самыми тягостными были дни, когда таял снег, проникая в ботинки и сквозь одежду.

Первое время он был уверен, что его ищут, и не решался устроиться на работу, а также на каждую ночь снимал новую меблированную комнату в портовом квартале. Днем он слонялся по улицам и, чтобы никто не мог его узнать, обзавелся бородой, которая росла неравномерно, оставляя проплешины между пучками рыжих волос.

Толпа готовилась к Рождеству, которое он провел, стуча зубами под тонким покрывалом, и, когда несколько дней спустя деньги Мишеля закончились, он присоединился к группе мужчин, разгуливающих по улицам с рекламными щитами на спине.

Ощущение холода было порой настолько острым и обжигающим, что ему приходилось сдерживаться, чтобы не закричать.

Он ничего не знал о том, что произошло в Льеже после его отъезда, кроме того, что Мишель не умер. Глаза, полные молчаливой мольбы, неотступно преследовали его. Даже если он прожил всего несколько минут, наверняка успел назвать имя Эли жителям ближайших домов, которые рано или поздно нашли его. Или его обнаружил какой-нибудь прохожий, или полицейский, совершающий обход. Эли отказывался думать, что Мишелю пришлось лежать всю ночь на тротуаре, стонать и молить взглядом о том, чтобы его добили.

Теперь Эли расплачивался. Он сознавал это и потому не жаловался, впрочем, ему и некому было жаловаться, поскольку он ни с кем не общался и однажды сам решил пересечь Эльбу, чтобы попасть на строительные площадки Алтоны [4] Пригород Гамбурга. .

Там он провел целых три года, в мире балок и подъемных кранов, мастерских и пакгаузов, где вокруг были лишь металл и камень, черно-белый мир, окаймленный еще более суровым стальным цветом реки, за которой вечерами мерцали огни Гамбурга.

Вначале его наняли на одну из строек, где они на пару с другим рабочим с утра до вечера переносили листовое железо. Он был не самого крепкого телосложения, чтобы выдерживать такие нагрузки. Напрасно он сжимал зубы и проявлял такую энергию, что у него болели все жилы; бригадир заметил его и вычеркнул из своего списка.

После этого он в течение нескольких недель был на посылках у рабочих и за пару пфеннигов приносил им табак и горячий кофе из столовой, где затем некоторое время мыл столы и пол, до тех пор, пока его не взяли сторожем на место старика, которого однажды утром обнаружили мертвым.

Он начал работать по ночам, делая регулярные обходы территории с фонарем в руках, вынужденный проходить по тонкой доске, проложенной над канавой, испытывая головокружение. В качестве компенсации он пользовался сторожкой и маленькой чугунной печкой, которую нагревал до такой степени, что металл становился красным, а его кожа начинала гореть. Он надеялся, что таким образом сможет прогреться впрок, чтобы не дрожать от холода во время своих обходов, но получался обратный эффект, он отдавал себе в этом отчет, однако на следующую ночь начинал все сначала.

Не зная его адреса, который он специально никому не оставлял, сестра больше не присылала писем, и он ничего не знал о своей семье, кто жив, а кто умер. Его целью стало собрать достаточную сумму денег, чтобы оплатить поездку на одном из кораблей, которые на его глазах почти ежедневно уплывали в Америку.

Ему казалось, что, как только он там окажется, все закончится. Он не спрашивал себя, почему и как это произойдет. Это была линия, которую он прочертил в свое неизвестное будущее, граница, за которой жизнь будет совсем другой.

Этот день настал через три года, и шесть месяцев из них он провел в госпитале с плевритом, от которого никак не мог избавиться.

Когда он высадился в Нью-Йорке, он выглядел совершенно изможденным и опасался, что Служба иммиграции забракует его по состоянию здоровья. Он назвал свое настоящее имя: Эли Басков, поскольку у него не было другого способа получить паспорт; власти не задали ему никаких вопросов о том, что произошло в Льеже; судя по всему, его никто не разыскивал.

В первый вечер, не зная, куда идти, он переночевал в YMCA [5] Young Men’s Christian Association (Христианская Ассоциация Молодежи) — одна из крупнейших молодежных организаций в мире. , расположенной на 14-й или 15-й улице в нижней части города, кишевшей евреями и иностранцами, подобными ему, и он вздрагивал всякий раз, когда слышал разговоры на идиш. Он не чувствовал себя на чужбине, так же, как и в Гамбурге. У него не возникало желания отправиться посмотреть город, он сразу нашел работу — посудомойщиком в ресторане, и в течение нескольких месяцев он ни разу не выбирался за пределы квартала.