Николай Шпыркович - Лепила-2 (СИ)

Я отошел от открытого окна. Сверху, с высоты третьего этажа кладбище было видно, как на ладони. Я не стал дожидаться момента, когда блестящие цинковые гробы опустят в длинную свежевыкопанную могилу, и только вздрогнул, когда на середине коридора по ушам ударил залп из автоматов.

Посмотрев больных, и, с радостью отметив, что у ребенка с кишечной инфекцией начало восстанавливаться сознание - он уже, хоть и вяло, начал отвечать на вопросы, я решил перекусить, но в тот же момент меня вызвали в приемный покой. "Сердечный приступ. Дышит сам", - так коротко обрисовал мне ситуацию. Ну, хоть на том, спасибо. Тем не менее, тревожный чемоданчик, я, наученный горьким опытом, захватил. Сердечный приступ был у одного из тех самых ветеранов, что стояли на кладбище. Посеревшее его лицо было покрыто крупными каплями пота, но не того трудового, который, ест глаза, горячий и соленый. Тот, кто видел хоть раз наш, "шоковый" пот, никогда его не забудет. Он холодный и какой-то вязкий. Крупными каплями выступает он на лице и дрожит там, будто это сама жизнь раздумывает: уйти ли ей из этого тела, или ещё погодить? Бывает и так, и так, в любом случае - смерти ли, или благополучного исхода, пот этот мгновенно пропадает, без лечения же - снова и снова выступает на прохладном лбу, сколько ты не вытирай его полотенцем

-Сидорович, Иван Васильевич, 1924 года рождения - прочитала в потрепанном паспорте фельдшер "Скорой помощи".- Ему там, возле кладбища, плохо стало, а мы же там дежурили, как раз на такой вот случай, так возиться с системой не стали, уже через минуту сюда доставили.

Я кивнул, одновременно расстегивая старый пиджак со звякнувшими медалями. Боевых там была, насколько я успел заметить, только одна - "За отвагу", остальные - юбилейные. Грудь под теплой фланелевой рубашкой вздымалась медленно и тяжко.

- Боль есть? - я приложил руку к грудине старика. - Вот здесь?

Он медленно кивнул, глаза его оставались закрытыми.

- Катетер - в вену, полмиллилитра морфина в разведении...Стоп! Артериальное давление у него какое? - обратился я к сестре, которая (похвально!) уже качала резиновую грушу.

-90 на 50.

-Тогда сперва - преднизолон, 60 мг., потом морфин.

-Он у нас датский, по 25 миллиграмм в ампуле.

Я уже с уважением присмотрелся к сестре. Вообще-то, достаточно редко, кто из медсестер обращает внимание врача еще до инъекции, в какой дозировке имеется тот или иной препарат, а уж то, что фирма "Никомед" - датская, мне медсестра впервые сказала. Значит, имеется определенная любознательность, что немаловажно.

- Хорошо, введите 75, и поставьте ему..., ну хоть физраствор, давайте к нам, ЭКГ там снимем.

На оперативно снятой кардиограмме были сплошные кошки - измененные комплексы с характерной выпуклостью, верный признак инфаркта, если, конечно, он не перенес его раньше, и это - не признак хронической аневризмы сердца.

- Раньше инфаркта не было? Ну, или, хотя бы таких сильных болей? - спросил я.

-Нет, - слабым голосом отозвался ветеран.

Его уже раздели, и положили на кровать, немного приподняв голову. В носовые катетеры подавался кислород, который монотонно "бормотал" в банке увлажнителя.

Значит, не аневризма. Теперь бы ему тромболизис сделать, самое время, "золотой час" еще не прошел. Лишь бы противопоказаний не было.

- У меня опухоль средостения, я два года на химиотерапию езжу, - словно прочитав мои мысли, тихо проговорил старик.

Блин! Нельзя ему тромболизис, прямое противопоказание. Будь что попроще, из относительных, я бы рискнул, несмотря на возраст, а тут ничего не поделаешь, придется лечить, чем есть.

- Боль еще есть, хоть какая нибудь?

- Уже нет, несколько окрепшим голосом ответил больной. - Спасибо.

Здорово, конечно, помогал монитор. Вроде, и не Бог весть что, всего-то, несколько параметров он показывает, а насколько проще работать стало. К хорошему привыкаешь быстро, и я теперь с трудом мог представить, как., буквально, несколько лет назад, мы работали без этих замечательных приборов. Наш прошлый опыт наблюдения за больными, я бы сравнил, разве что, с вождением автомобиля в полной темноте, когда свет фар включается раз в полчаса, а то и в час - как медсестра давление измерит. Правда, когда я привел подобную аналогию моему другу, детскому анестезиологу, тот скептически поморщился:

- Ну, а теперь, как часто монитор у тебя то же давление измеряет?

- Да, хотя бы, раз в 5 минут.

- А ты пробовал раз в 5 минут при езде ночью глаза открывать? Инвазивным способом давление надо мерить, чтобы постоянный параметр шел.

Ладно, мы не снобы, спасибо Господу хоть за маленькие радости...

К ночи дедушке стало лучше, я зашел к нему, спросил его о чем-то, а потом мы разговорились. Он говорил неторопливо, и словно всматривался в те, уже мало кому знакомые годы...

- ...Медаль у меня одна, "За отвагу", за тот самый последний бой. Ничего я в нем геройского не совершил, шел в атаку. Как все, с винтовкой наперевес, "Ура!" кричал. Немцы по нам из пулеметов садили, мне в ногу и попало, коленный сустав раздробило. Вся моя война месяц ровно и была: в июле нас освободили, километров 30 отсюда наша деревня стояла, сейчас нет ее, вымерла вся. Меня, как 20-тилетнего сразу и призвали, в ту самую часть, что нас и освободила - потери большие были... Форму дали, винтовку. Знаки различия до полковника объяснили, дальше, сказали, не надо вам. Лекцию еще прочитали, о зверствах оккупантов, только мне ее читать не надо было, я сам, вместе со всей деревней под пулеметами стоял, когда нас всех каратели расстрелять хотели.Петька -Дундук чужих людей с оружием тогда за околицей увидал, и быстрей доложил. Немцы нагрянули и власовцы, всех на поляну согнали и пулеметы наставили. Они тогда к карательным операциям готовились, вот и решили на нашей деревне тренировку устроить. Староста нас тогда всех спас, сказал, что за всех, кто из его деревни, он поручится, ну, а всех, кого он за своих не признает, пусть, мол, немцы, как партизан, расстреливают. Никого не сдал, всех признал за "своих", даже одного чужого, хоть и не знал его вовсе. А вот в соседнее село не доехал, не успел, там немцы всех и постреляли, вместе с детьми малыми. И не эсэсовцы совсем, простая часть армейская. Как наши пришли, старосту сразу и посадили на десять лет, как пособника. Он и не оправдывался, да и не заступался за него никто, боялись, а, может, и были грехи у него, у Алексей Федотыча, Бог ему судья. Нас-то он жалел, свои все же, а на стороне где - кто знает. На войне, доктор мой милый, так все перемешано, что и не поймешь, где подлость кончается, а доблесть начинается, и наоборот, аккурат также.

Да-а-а....Так я в госпитале и остался, комиссовали меня, как непригодного к строевой, с тех пор с палкой и хожу. А сверстники мои, что со мной призвали, никто не вернулся. Сегодня вон, семерых хоронили, может, и они там лежат, Васька да Петр Селибакины, близнята, Андрей Хоменко. Наступление как раз туда пошло, где могилу-то нашли - на Торфяники, Белый Бор, Млыново и дальше. Ванька Петровский, дружок мой самолучший, он - то здесь лежит...., он неожиданно помрачнел, затем, после паузы продолжил: