Татьяна Шахматова - Унесенные блогосферой

– Ну и что? Праздновали люди новоселье, сделали фотографии, потом один брат отдал фотоаппарат другому брату и уехал. Фотографии перекинули с фотоаппарата на компьютер, а в самом фотоаппарате стерли, чтобы память не занимать. Тут как раз все очень понятно. Надо было, конечно, ради любопытства спросить, как он таким лихим манером в страну обратно зафикстулил. Но он вряд ли скажет правду.

Вдруг меня осенило:

– Слушай, а родителей Валерия подозревают?

Виктория посмотрела на меня удивленно:

– Конечно. Ближайших родственников всегда подозревают больше остальных.

– Это ясно, – подхватил я. – Я сейчас сообразил, что родители наверняка винили Светлану в том, что она заземлила все потенциалы сына. У любой матери, да и у отца, возникнет вопрос: а если избавиться от этой женщины? Сам сын не слушает никаких уговоров, у него любовь, родители Валерия могли желать Светлане смерти… Что думаешь?

Виктория кивала, стуча по рулю, в ожидании, когда нам можно будет проехать, соглашалась, но не выдвигала версий.

– Их нет в переписке. Кто ж их знает? С другой стороны, убивать дома. Да еще своими руками. Да еще и вместе с сыном. Бррр. Довольно затруднительно. Профессор Романихин, конечно, крепкий старик, но чтобы выбросить в окно молодого парня… Вряд ли.

– А если Валерий пришел домой раньше, чем его ожидали, увидел происходящее и начал угрожать выброситься в окно, но случайно не удержался и действительно выпал? – предположил я.

Вика посмотрела на меня хмуро и криво улыбнулась:

– Тебе точно надо писать детективные романы. Сюжеты из тебя так и прут. Неправдоподобные, конечно, но это вроде бы как раз и надо для литературы. Чтоб поэффектнее…

– Тогда почему они на допросы не приходят? – ввернул я.

– Странная семейка, факт…

Однако договорить нам не дали: затрезвонил Викин мобильный.

– Ну, тут он, со мной, – ответила она какому-то женскому голосу, который казался ужасно знакомым. – Как не аттестован? Как ни на одном семинаре и ни на одной лекции? Лилечка, этого не может быть!

Да, безусловно, это была наша Лилечка – лаборант кафедры с именем, функционирующим только в ласкательной форме. Англичане и американцы стараются не называть дочерей именем Дорис, если не желают девочке карьеры вечной секретарши. Мы же, русские, можем любое имя превратить в имя маленького человека. Недаром суффикс – ечк-/ – очк- не только ласкательный, но и уменьшительный: Лилечка, Танечка, Людочка, будьте добры, помните о своей фланельке и не привередничайте.

Не знаю, нравилось ли нашей лаборантке быть вечной Лилечкой, не хотелось ли ей стать, наконец, в свои далеко за тридцать хотя бы просто Лилией или даже Лилией Владимировной. Не знаю, считала ли Лилечка свою фланельку хуже, чем у других представителей кафедры, но сообщить Вике о содержании ведомости до того, как та попала в деканат и ей будет дан официальный ход, было высшим благородством с ее стороны и настоящим большим поступком маленькой кафедральной мышки. Особенно если учесть, что ей на кафедре еще работать, а наша с Викой университетская судьба в последнее время становилась все более туманной.

– Мы как раз рядом, – гневно прошептала Вика. – А кто? Как фамилия преподавателя?

Собственно, этот вопрос можно было не задавать. Фамилия преподавателя, решившего не допускать меня к сдаче экзамена, могла быть только производной от слова «сандал», который в некоторых случаях мог раскрываться запахом ароматного мужского сандалета.

Конечно, можно утешаться тем, что и Льва Толстого мстительный преподаватель истории вынудил бросить университет. Однако Толстой все-таки был графом, и помимо тонкой организации собственной души имел еще Ясную Поляну с приписанными к ней работящими православными душами. Так что происки преподавателя причинили великому писателю в основном моральные страдания, что, как известно, для великих писателей нередко ценный дар. Возможно, что именно после фиаско в университетском курсе истории Лев Николаевич решил создать свою концепцию исторических событий и написал знаменитую эпопею. В моем же случае отчисление могло повлечь не только моральные, но и вполне ощутимые физические страдания. Видимо, Кирилл Михайлович Сандалетин активно добивался права стать говорящей фамилией моей жизни, материализовавшись в тот самый сандалет, который выпихнет меня из университета.

– На самом деле важно не то, что мы говорим, а то, что мы НЕ говорим, то, что НЕ можем открыть, даже если хотим. Это и есть настоящее.

Я привык, что Надежда Колобкова не здоровается и выражается как городская сумасшедшая. Однако деваться мне сейчас было некуда. Пока Вика вела переговоры на факультете, я был вынужден унизительно ждать на улице. Как выяснилось, вход в учебные здания был с некоторых пор для меня заказан, так как мой электронный студенческий пропуск неожиданно оказался заблокирован, как будто меня уже и в самом деле отчислили. Дурацкая ситуация. И страшно обидная. Если бы сейчас за какой-то надобностью Сандалетин проходил мимо, я бы с удовольствием съездил ему по морде пару-тройку раз. Однако надобностей прогуливаться вблизи моего места дислокации у Сандалетина в это время не было, и вместо того, чтобы зарабатывать статью за хулиганство, я проводил время с одной из девиц, которую неожиданно встретил возле университета.

На шее у Надежды висел фотоаппарат, видимо, она шла с редакционного задания. Сегодня девушка выглядела вполне по-человечески и даже могла бы показаться симпатичной, если бы не полное отсутствие мимики на лице. «А ведь она часто околачивается вокруг универа», – припомнил я.

– И что ты НЕ говоришь? – Я попытался перейти на ее язык.

– Не я, – ответило это непонятное существо. – Это иллюзия, что мы понимаем друг друга. Мы говорим одни и те же слова. Но понимаем их по-разному. Нужен словарь, который переводит с языка одного человека на язык другого человека. Например, с языка моего на твой язык. Ты хочешь знать, почему ты тут сидишь? Надо перевести с языка Виктории на язык Сандалетина. Нужен словарь.

Что за чертовщина?! Откуда она может знать, что я сижу тут из-за Сандалетина? Хотя она и пользовалась иносказаниями, но направление мысли я уловил.

– Ты хочешь сказать, что у меня проблемы и у Вики проблемы, потому что Виктория и Сандалетин не поняли друг друга?

– В жизни все взаимосвязано, сегодня обидел человека, а потом обидели тебя. Даже если ты не знаешь, что ты обидел, потом придет расплата.

– За что расплата? Что случилось? – Не секрет, что «девочки Миллер» знали все, что происходит на факультете, выступая в роли домовых этого места. Они относились к той категории студентов, которые, даже получив диплом, еще долго не могут порвать связь с альма-матер, названивая бывшим преподавателям и добавляя на каждый праздник лишнюю коробку конфет к подаренным новыми учениками. Поэтому я возлагал определенные надежды на ответы девицы.