Татьяна Шахматова - Унесенные блогосферой

Я застыл с полузавязанным ботинком на одной ноге и старался не шевелиться: от полковника ФСБ можно получить определенную пользу при правильном обращении. «Не тупи, не тупи», – молился я. Вот он, отличный шанс, ничего не надо просить, сами приходят и дают. Однако она молчала.

– Можно, – наконец ответила Виктория, но тут же дала лажалет: – Теоретически можно. Но не стоит. Спасибо.

– Отчего же? – Он так и сказал «отчего же», а не «почему» или просто, «какого рожна вы, Виктория Александровна, выкаблучиваетесь?».

– Не надо разрушать нашу кафедральную экосистему. Баланс тонкий, а систему образования сейчас и без того трясет от реформ.

– Ну, как знаете, Виктория. Но если вдруг, обращайтесь. В России много прекрасных городов, и география обширна.

Раздался смех. Стоит ли говорить, что смеялся Вампир тоже неприятно? Гиканье орангутанга. Но Вика смеялась вместе с ним и, кажется, не замечала этой очевидной странности.

Дальше слушать я не стал и вышел, не прощаясь. Что ей стоило? И ведь какой нелепый ответ: «экосистема»! Я надеялся, что к своему возвращению не найду тетку в луже крови с перекушенным горлом.

Впрочем, я уже ни в чем не был уверен. Последние пару недель разочарования настигали меня одно за другим. Первое и самое главное из них – филфак. Препятствий к учебе больше не было, но в университет ноги не несли. У меня сложилось стойкое убеждение, что филология – это не мое. Если уж снова приводить сравнения с играми, то филологи как будто играли в карты, в то время как настоящая наука, по-моему, чем-то сродни фехтованию. Промазал – удар. Мария Кюри носила талисман с радием на шее и умерла от лейкемии. Луис Злотин в Манхэттенском проекте неудачно запустил атомную реакцию, и все, умер через пару дней. Александр Богданов переливал кровь и тоже умер от несовпадения резус-факторов, о которых в 20-х годах XX века еще ничего не знали. Вот это цена ошибки, вот это я понимаю! Гуманитарии же в отличие от медиков или физиков могут позволить себе пропустить хоть все удары в своей жизни. Многие распускаются настолько, что лишь стоят со шпагой в важной позе и хмурятся через сетку своих научных степеней, зная, что никто никогда не проверит, что там внутри.

Чего ж так противно? Мне не хотелось сейчас думать ни о Виктории, ни о кафедре, ни, тем более, о благородном семействе Романихиных, члены которого подпирают дверцы семейного шкафа, чтобы сдержать натиск многочисленных скелетов.

С облегчением я вздохнул, только когда увидел тебя. Девушку с самым прекрасным именем на земле. Литературная отрава уже прочно въелась в мою кровь, и я, конечно же, подумал о булгаковской Маргарите. Но ты не булгаковская. Ты стояла на крыльце салона «Мармелад», притопывая ножками в изящных сапогах, туго обхвативших красивые налитые икры. Ты села в машину и, не используя сложных конструкций, пригласила в какое-то кафе в центре.

Глядя в твои глаза, я вдруг испугался, на секунду представив, что это сон. Почему эта красавица, эта волшебница выбрала меня – невнятного ботаника, студента младших курсов непрестижного гуманитарного факультета, живущего с теткой, временами переодевающегося в женское платье? По какой такой досадной случайности? Вдруг ты вот-вот очнешься?

– Там, конечно, только сладости, зато недалеко, и кофе там классное… То есть классный. – Ты виновато покраснела.

«Классное кофе» – это в духе Светланы Романихиной или ее подружки Анжелы, которые, сидя верхом на тренажере, вслух читают журнал «Glamur». Филолог во мне должен был воскликнуть: «лови ее, штрафуй!» Но, к счастью, дело не только в словах.

Марго чудесная. И, кстати, нравоучающее слово «кофе», согласно новейшим словарям, имеет два рода: мужской и средний; «мой кофе» и «мое кофе». В чем-то Марго даже права. Глубинно, по справедливости. Я посмотрел в боковое зеркало с правой стороны и встретился с ней глазами: конечно, зеркала у моей тетки настроены черт знает как. Марго улыбнулась, сразу сообразив, в чем дело, опустила стекло и легко толкнула зеркало своими волшебными нежными пальцами.

– Так лучше? – лукаво глянула она через плечо.

Существенно лучше не стало, но я улыбнулся ей в ответ и кивнул, а она положила свою руку на рычаг переключения передач. Поверх моей. Она смеялась: «Вторую уже включай! Поехали, поехали!» Это и вправду было смешно; нам уже сигналили сзади, но я все медлил, и Марго осторожно и как будто задумчиво провела пальцами вдоль мой руки от кончиков моих пальцев до запястья. Нет, Марго – это не Светлана, совершенно другой случай. Совершенно другой. Никаких сомнений.

Одно было во всей этой запутанной истории ясно, и без всяких раздумий должно будет воплотиться в ближайшие дни: наступила пора съезжать из-за гипсокартонной перегородки и переходить учиться на другой факультет. Пусть это будет социология, или даже журналистика, или, чем черт не шутит, психология. Может быть, мне хватит баллов, чтобы поступить на информационные технологии, но только не филология! Возможно, стоит рассмотреть вариант с Кубой или республикой Доминикана? А что? Учить кубинцев русскому языку? Только зачем теперь кубинцам русский язык?.. В общем, не важно, все что угодно, где угодно, но мне срочно был нужен какой-то реальный, прикладной, мой собственный опыт, я задыхался от чужих слов в гигантской всемирной библиотеке.