Татьяна Шахматова - Унесенные блогосферой

– Что опять за козлиная метафора?

– Это не метафора, это сравнение. Ты тоже в каком-то смысле детеныш, хоть и великовозрастный уже. Поэтому, как образцовая коза, я боднула! – Она рассмеялась и, довольная собой, добавила: – Так что никаких переодеваний в женское платье, как видишь, не требовалось.

– То есть я теперь еще и козленок?

– Забей. – Вика величественно развела руками в воздухе. – Но это еще не все. Сандалетин не сегодня завтра обнаружит интересный сюрприз! Президентский, я бы сказала…

– Что ты имеешь в виду? – насторожился я.

Виктория расхохоталась громче прежнего и, мечтательно закатив глаза, пропела:

– Ох, Сашка! Короче, это и называется кафедральная жизнь. Уверяю тебя, почти в каждом научном учреждении есть своя леди Винтер, читай Миллер, и свой голый король, читай Сандалетин. Нам еще повезло, что у нас они в единственном экземпляре. В общем, чтобы без долгих вступлений. С президентской премией Сандалетина выйдет знаменитая шутка Льва Ландау. Ты же помнишь эту шутку?

– Ландау – это который нобелевский лауреат по физике?

– Он самый.

– Ландау помню, а шутку – нет.

Она посмотрела с притворной жалостью:

– Эх, молодежь, всему вас надо учить! В общем, когда Лев Ландау работал на физтехе в Харькове, его доставал один самовлюбленный физик, опубликовавший тьму плагиаторских статей, но считавший, что Ландау возглавляет теоретический отдел незаконно и занимает место, которое плагиатор считал своим. Однажды этому неоцененному гению науки прислали телеграмму о том, что Нобелевский комитет решил присудить ему Нобелевскую премию, поэтому просит, чтобы потенциальный лауреат к первому апреля представил теоретическому отделу, возглавляемому Ландау, все свои работы, перепечатанными на машинке в двух экземплярах…

– Ты что, подделала уведомление о президентской премии?! – взревел я, вспомнив наконец эту историю. Компилятор преподнес Ландау свои перепечатанные труды, а тот в ответ поздравил его с первым апреля. Немудрено, что при столь специфическом чувстве юмора у Ландау была масса недоброжелателей.

– Но как, Вика? Как ты это сделала?

– Элементарно, Ватсон! Достаточно знать, как выглядит бланк Министерства образования. У меня был один такой бланк в свое время, я просто скопировала его и прифотошопила печать. Ну, а отправить письмо из Москвы экспресс-почтой с обратным адресом министерства было несложно.

Она снова рассмеялась, демонстрируя красивые ровные зубы. Удивительно, но и теперь Вика не созналась, что получала премию за научные заслуги. «У меня был один такой бланк в свое время», – сказала она. Господи, откуда такая скромность у нашей интеллигентки в первом поколении? Впрочем, вполне возможно, что это не столько скромность, сколько ей просто плевать. Возможно, к премии она относится с такой же легкостью, с какой воспринимает чужие проблемы. Например, мои проблемы, большая часть которых была создана если не ею самой, то при ее непосредственном участии. Однако она была далека от того, чтобы сожалеть или хотя бы извиниться за доставленные неудобства. Все, что я мог бы сделать для облегчения своей участи в данной ситуации, а точнее говоря, просто для облегчения, – это воспользоваться приобретенным на филфаке опытом по искусному применению ненормативной лексики.

– А «девочки Миллер»? – спросил я, вдруг осознав, что искусству интриг моя тетка обучилась не иначе как у самой Примадонны.

– Что «девочки Миллер»?

– С Сандалетиным ясно. А эти-то две барышни тебе зачем? Что за странное наследство от бывшего научного руководителя?

Вика подняла плечи и сделала невинные глаза:

– Ну, девочки просто полезные. Все про всех знают, они мои глаза и уши.

– Не только твои глаза и уши, – сказал я, вспомнив, что Надя и Юля приходили к нам именно в тот вечер, когда Вика улетела в Москву. Само собой, это девочки сообщили Миллер об отсутствии Виктории.

– Да знаю я, – отмахнулась Виктория и повторила, смеясь: – Роль невелика. Поэтому еще раз тебе говорю, если соберешься нормально записать эту историю, то выкидывай, не думая, всю эту белиберду про девочек и Примадонну. В литературе не должно быть маловажных для основной истории деталей. Особенно если это детектив. Разнообразие себе может позволить только жизнь.

– Или Марсель Пруст, – добавил я, на что сразу получил ответ вполне ободряющий, если учесть, как моя дорогая тетушка в принципе скупа на похвалы: «Прустом здесь пока не пахнет, но пишите, Шура, пишите».

Вика сидела в кресле, водрузив на колени ноутбук, и в чудовищном темпе набирала текст исследования по убийству мужа и жены Романихиных. Стоит ли говорить, что, сражаясь в боях за свою профессиональную и всякую другую честь с Сандалетиным, она отстала от всех поставленных Борисом сроков и сейчас одним финальным рывком пыталась обработать свои наблюдения об убийстве, которые она кидала в заметки на собственный телефон или просто начитывала на диктофон, напрочь забывая хотя бы по-разному называть все это «собранье пестрых глав» и выхлопов мысли. Вернее, как теперь стало ясно, убийство – это не самое правильное слово. В кресле напротив Вики сидел Вадим. Время от времени, выходя из-за своей перегородки, я видел все ту же картину: она печатала, он читал на своем планшете, и за все это время они не перекинулись ни словом.

Я знал, что Борис уже выехал, чтобы взглянуть на предварительное заключение, хотя вообще-то в обязанности Виктории входила самоличная доставка результатов своей работы. Но сегодня Бориса здесь ждал сюрприз не хуже того, что получил Сандалетин, когда, измучив кафедру во главе с кафедральным ксероксом, без перебоя размножавшим нужные для получения премии чуть не в десяти экземплярах документы и свидетельства, наш мститель наконец дозвонился в Министерство образования и науки и выяснил, что не только два миллиона, но даже плохонькую похвальную грамоту за усердие и исполнительность ему никто отваливать не собирается.

Но больше всех в этой истории я сочувствовал Борису. По моему мнению, это тот самый вариант, который должен был остаться за вычетом вампиров, Бондов, графов Монте-Кристо, Камбербэтчей и даже Митхуна Чакраборти, который все-таки пришелся к слову в этой истории.

Я бродил из кухни в комнату и за перегородку с неочевидными намерениями. Мы договорились с Маргаритой, что я встречу ее после работы. С рубашкой и носками я уже определился, но все равно продолжал поиски. Мой ноутбук подавал скучающие писки из-за перегородки: друзья уже два дня обсуждали управление электронными устройствами на расстоянии с помощью биобраслета. Один такой браслет Альберту из Японии привез отец, но мне было не до того.