Татьяна Шахматова - Унесенные блогосферой

Погруженная в молчание, она сделала шаг в сторону двери и оказалась нос к носу с Вадимом, который стоял все так же не шелохнувшись.

– Идемте, – сказала она тихо.

– Я вспомнил. На антресолях, – проговорил Вадим своим загробным басом.

– На антресолях?

Мы оглянулись. В свете лампы действительно были заметны петли в сайдинге, который маскировал еще одну секцию шкафа. Секцию без ручек, поэтому мы не сразу увидели ее.

Брат Вадима действительно оригинальным не оказался. На антресолях хранились два икеевских ящика максимального размера, доверху набитые распечатками, ксерокопиями, фотокопиями и разными другими материалами с формулами и графиками, текстами докладов и прочим дорогим сердцу всякого ученого хламом.

– Почему вы думаете, что салфетку могли спрятать именно сюда? – спросил Вадим.

– Потому что диссертация – это единственный уголок личной территории вашего брата. Посмотрите на обстановку – японские веера на стене, модный ковролинчик, кожаная мебель со змеиным принтом, плазма во всю стену, отсутствие шкафов с книгами, но зато есть сервант, набитый посудой, которая считается писком в области декора: мятый фарфор со стразами и целый сервиз на двенадцать персон с золотым покрытием, – это все территория Светланы. Все это чудовищно дорого. И так же чудовищно безынтересно вашему брату.

Мы с Вадимом стащили ящики и вывалили их содержимое на пол в комнате. В отличие от бумаг в рабочем кабинете эти коробки действительно смотрели менее тщательно, если на них вообще обратили внимание. Многие листы были спрессованы и отделялись с трудом.

– Ваш брат не успел попасть в когорту ученых, черновые записи которых могут привлечь чье-то внимание. В отличие от диссертации, которая все-таки хранится в столе, черновики вряд ли станут перебирать даже ближайшие родственники. Рассчитывать на то, что салфетку найдут здесь во время обыска, тоже сложно, – рассуждала Вика, роясь в куче на полу.

После недолгой возни с черновиками, за которой Вадим наблюдал, сидя рядом в кресле, Виктория открыла очередную папку и извлекла оттуда то, что я поначалу принял за скомканный лист старой бумаги.

– Ну, вот он, последний штрих к диссертации, – прокомментировала она свою находку.

Вадим подскочил, а Виктория взяла «штрих» за кончик и аккуратно разложила на ковре: теперь я понял, что это и есть искомая салфетка с эмблемой ресторана, доставившего в роковой вечер лобстеров и остальную провизию. От прежней жизни у салфетки остался лишь затейливый вензель. Белизна ее была запятнана желтыми потеками слюны и следами сукровицы из мелких ранок горла и гортани, материал измят, но впоследствии аккуратно расправлен.

Вадим инстинктивно отступил назад и практически рухнул, почувствовав сзади кресло.

– Ваш брат действительно был умен, – тихо сказала Вика, рассматривая ужасную находку, которая была аккуратно заложена между листами доклада в папку-уголок, какие раздают на разных солидных конференциях. После минутного молчания она продолжила: – Следствие всегда идет по следам воображаемого преступника. Именно поэтому полицейские обыскали мусоропровод и мусорный контейнер, шкафы и даже под обшивкой мебели смотрели, но не подумали перетрясти содержимое этих ящиков. Может быть, даже открыли крышку, но, удостоверившись, что здесь плотным слоем лежат бумаги, пролистали их, как карточную колоду, и все. Ведь человек, не знакомый с содержимым этого балкона, этого шкафа, этого ящика, да еще в спешке не сможет незаметно подложить салфетку, защитив ее с обоих краев. Чтобы мыслить как преступник, надо точно знать, что это за тип. Браво! Валера сумел обмануть следствие. Это был и вправду прекрасный аналитический ум.

Смотреть на Вадима Романихина было жалко и страшно. Он поднялся и забрал из рук Виктории папку, в которой обнаружилась салфетка. На папке была изображена эмблема веселого атома.

– Это папка с международной конференции в Новосибирске. Очень крутая конференция. Пик Валеркиной карьеры. Поэтому и папка такая… крутая, – одними губами проговорил Вадим.

Дизайнер конференции действительно постарался на славу, пытаясь скрасить строгость обстановки на серьезном научном мероприятии. Папка загибалась внутрь радужными волнами.

Однажды, узнав, что я несколько раз не попал на практику литературного редактирования, Вика сказала: «Никогда, слышишь, никогда не заканчивай свой текст чужой цитатой. Это говорит о творческом бессилии. Все остальное поправимо, и можно наверстать самостоятельно». Это было, по ее мнению, главное, что можно извлечь из этого предмета.

Что ж, делать нечего. Значит, бессилие, но, по-моему, лучше не скажешь: «Думаю, люди гораздо чаще убивают тех, кого любят, чем тех, кого ненавидят. Возможно, потому что только тот, кого любишь, способен сделать твою жизнь по-настоящему невыносимой». Агата Кристи.

Возможно, все уже и вправду написано и сказано до нас, и мы живем в готовой словесной матрице во власти чужих слов и чужих мыслей? Ну вот, я выполнил наказ – последнее слово мое. Вопрос только в том, имеет ли это слово хоть какой-то смысл?

Нет ничего скучнее разговора с хорошим юристом. Ты ему слово – он тебе статью. Хороший юрист всегда согласен с тобой, если ты разделяешь его точку зрения.

В коридоре нашей квартиры встали на постой идеально вычищенные ботинки с носами олимпийских каноэ, и я сразу понял, что в гостях у нас юридический представитель театральной богемы господин Орлов.

Это было довольно странно, так как судебное заседание по делу его доверителя назначено только через пару недель. И, насколько мне было известно, срочных вопросов дело об оскорблении известным критиком известного режиссера у Виктории не вызвало. Значит, юрист явился по своей инициативе.

– У нас в деле новый поворот, – услышал я громкий голос Орлова. Видимо, он пришел незадолго до меня. Говорил юрист, как и в прошлый свой приход, с напором, но голос его сегодня звучал нервно и даже раздраженно.

Однако Виктория ничуть не смутилась, а ответила спокойно и даже преувеличенно ласково:

– Что случилось, Даниил Дмитриевич?

Как выяснилось, это был очень правильный вопрос. Именно случилось. То есть, как следует из формы слова, произошли некоторые события помимо воли их участников. Русский язык вообще очень лоялен в этом смысле к человеку. Говорящие по-русски, обычно мало в чем виноваты: они как будто не столько субъекты собственной жизни, сколько жертвы обстоятельств, рока, игры мироздания. С русскоговорящими людьми постоянно что-то случается, приключается и происходит… «Что с вами случилось?» и «что это вы натворили?» – согласитесь, не совсем одно и то же.