Татьяна Шахматова - Унесенные блогосферой

Итак, случилось следующее. На торжественном вечере в местном Союзе театральных деятелей оскорбленный режиссер Новоселов назвал критика Вилкина «крысой пера», противопоставив таким образом всем приличным критикам и журналистам, которых принято звать «акулами пера». Кстати, само по себе сравнение журналистов с акулами тоже кажется мне довольно странным и даже неприятным. С моей точки зрения, акула никак не может претендовать на роль животного, соотнесение с которым может считаться лестным. Акула – рыба с очень маленьким мозгом, выигравшая эволюционную войну благодаря агрессии и хорошо развитым инстинктам и навыкам убийства. Но так уж повелось: акула пера – это хорошо, а крыса пера – плохо.

– Ну что ж, это плохая новость, – вздохнула Вика.

– А вы можете написать в экспертизе, что «крыса пера» – это как бы не совсем оскорбление? – вкрадчиво поинтересовался Орлов и тут же пояснил свое предложение, расписав приблизительно то же, что я только что подумал о крысах и акулах, добавляя где надо и не надо словосочетание «в метафорическом смысле».

– В метафорическом смысле это ведь даже и неплохо. Крыса – она ведь умная. И очень быстрая. Давайте напишем, что Новоселов имел в виду, что крыса пера – это в хорошем смысле. В метафорическом, – ласково настаивал Орлов.

– Ну тогда Вилкин скажет, что «шакал» от искусства тоже не так уж плохо, – парировала Вика, глядя на адвоката не менее ласково, правда, не без иронии. – Все ведь все понимают, Даниил Дмитриевич…

– Что же делать? – вздохнул адвокат.

– Извиниться, – проникновенно сказала Вика, выдержав перед этим внушительную театральную паузу.

– Как? – Орлов даже всплеснул руками, продемонстрировав позолоченный браслет своего «Ролекса».

– В прямом смысле. Не в метафорическом. Извините меня, господин Новоселов. Простите, господин Вилкин.

– Нет, ну что вы! – запротестовал Орлов, и в голосе его отчетливо слышалась обида на столь крамольное предложение от уважаемого эксперта. – Это категорически исключено!

– Тогда судиться.

– И что будет?

– Скорее всего то же самое: «Извините меня, господин Новоселов. Простите, господин Вилкин». Но только по предписанию суда.

Вика с юристом еще немного попрепирались для виду, так как, конечно, ситуация была понятна и адвокату, и эксперту, но первый должен был донести позицию своего подопечного, а второй вразумительно ответить, почему на сей раз подопечный точно не прав. Совсем не прав. Безнадежно. Даже по меркам собственного адвоката. Ибо быть оскорбленным еще не повод оскорблять в ответ. Во всяком случае, ответное оскорбление должно быть как минимум изящнее предыдущего, до совершенной недоказуемости в суде. А в данном случае это было явно не так.

В конце концов Орлов засобирался. Пройдя мимо меня, он зачем-то весело подмигнул мне, погрузился в свои каноэ и бесшумно исчез за дверью.

Сейчас мне очень хотелось просто отдохнуть в тишине за своей перегородкой, но, как только за Орловым захлопнулась дверь, зазвонил наш домашний телефон.

– Вадим, – удивился я, взяв трубку.

Вика редко кому давала домашний номер.

– Чего хочет, спроси? – попросила она, зарываясь в подушки на диване и недвусмысленно намекая на то, что сейчас тоже была бы не против побыть одна. Но ни моему, ни ее желанию сбыться было не суждено.

– Сказал, что едет сюда. – Я повесил трубку.

– М-м-м, – ответила она из-под подушек.

– Что «м-м-м»? Зачем он опять едет?

– Откуда ж мне знать? Приедет, скажет.

– Кажется, вы все уже выяснили?

– Он тебе не нравится? – вопросом на вопрос ответила тетка и прищурилась.

– А тебе?

Она подняла брови, изобразив на лице какую-то смесь ехидны и утконоса.

– Если не считать серьезных внутриличностных проблем, то ничего плохого я про него сказать не могу, – пожала плечами она.

Мне опять показалось, что Вика придуривается:

– А почему ты нервничаешь?

– Я? Нервничаю?

– Этот Вадим чуть ли не каждый божий день здесь ошивается.

– Человек брата потерял, что ты от него хочешь? – упорствовала она.

Я закатил глаза. Это становилось просто опасно.

– Вика, у меня от твоих поклонников уже зубы клацают. Со страху. Стальной лом перекушу – не замечу! Где ты их берешь таких… ужасных?

– Ты шутишь? – Она улыбалась и продолжала строить из себя дурочку. – Какие поклонники?

– Давай по порядку, – терпеливо начал перечислять я. – Только что кое-как утихомирили Сандалетина, сразу появляется этот Вампир. Миллер – это вообще огонь! Не разберешь, кто чья девочка! Более-менее приличный человек – следователь Борис. Но все одинаково в игноре. И все смертельно обижены, ну кроме Бориса, пока, слава богу, но и до этого, наверное, недолго осталось. У тебя сплошные конфликты с людьми. Ты не замечаешь?!

Виктория посмотрела изумленно.

– Ну чего ты удивляешься? – не выдержал я.

– Потому что не очень понимаю, к чему ты клонишь, – ответила она с напускным равнодушием.

– Если писать с тебя детектив, то я не знаю, какие человеческие черты тебе придать! У тебя их как будто вообще нет. Ты девушка Джеймса Бонда!

– Быть девушкой Бонда давно немодно, – хмыкнула она.

– А ну да, модно быть девушкой вампира, – не мог не съязвить я.

Виктория расхохоталась:

– Дорогой, вот ты моложе меня, а не знаешь, что вампиры тоже вчерашний день! – в легком тоне продолжала она.

– А что сегодняшний день?

– Сейчас модно падать в обморок, когда новый Шерлок Холмс – Бенедикт Камбербэтч снимает шарф.

– Тебя шарфом не пронять, – проворчал я. – Тут кое-кто из трусов выпрыгивает, все без толку.

Конечно, злиться было невозможно, хотя и следовало. Она опустила долу невинные очи:

– Значит, я жду принца в трусах! Без трусов мне не надо. Кстати, а почему тебя это так волнует?

Я даже подпрыгнул от неожиданности.

– А правда, почему? Я же тут просто постоять зашел! Вика, мне с факультета хоть беги из-за всех этих обиженных и оскорбленных! Почему они все злятся? Ты не понимаешь? А я вот, личинка, как ты выражаешься, понимаю. Потому что на людей надо тратиться, а ты тратишься только на внешность и на работу. У тебя социальная слепота, вернее, не так – у тебя социальная лень… Ты диванный тюлень.

Я думал, она швырнет в меня чем-нибудь или снова отлупит подушкой, но она только со смешком поправила:

– Тюлень с самой изящной фигурой, прошу заметить.

– Да уж… – пробормотал я. – Была б менее изящной, может, и жили б спокойнее.

– Вот, это в романе и напиши – красавица с кучей оголтелых мстителей, которая время от времени раскрывает убийства. Классный же персонаж!

– Ты себе льстишь! И это не роман, это записи по делам, – привычно исправил я, подумав, что Виктория все прекрасно про себя знает.