Лариса Капелле - Волшебная мелодия Орфея

— Нет, отец мой.

— Именно поэтому ты отводишь глаза, как провинившийся школяр?

Бернар с трудом сглотнул ставшую неожиданно вязкой слюну. Петр Достопочтенный молчал. В жизни санитарный брат не испытывал такой тягостной тишины. Но он обязан был сдержать клятву и спасти Мартина от неминуемой кары.

— Хорошо, будь по-твоему, Поль, выходи, — Петр Достопочтенный показал рукой на дверь, и глухонемой охранник, поклонившись, вышел. Дождавшись, когда за гигантом закроется дверь, аббат поднял свои голубые глаза на инфирмариуса и четко произнес: — Теперь все, что ты расскажешь, будет тайной исповеди. Ты готов исповедоваться, сын мой?

Инфирмариус растерялся. Такого он не ожидал. Аббат оказался гораздо хитрее. Но теперь выхода у него не было. Отказаться от исповеди права он не имел. Запинаясь и прерываясь, начал он свое трудное повествование. Петр Достопочтенный слушал внимательно. В глазах его сначала заполыхал зарницами гнев, потом морщины разгладились, взгляд просветлел и погрустнел. Даже в один момент показалось Бернару, что в уголке левого глаза блеснула предательская слеза. Когда санитарный брат замолчал, установилась тишина. Только сердце Бернара рвалось на волю из грудной клетки, да тяжелое дыхание аббата разрывало камнем нависший полог безмолвия.

— Тяжкую доверил ты мне тайну. И как быть нам теперь? — Голос аббата прозвучал неожиданно громко и ясно.

— Вы сохраните тайну исповеди, отец мой? Вы не выдадите тайну Иосифа?

— Как я могу, в страшных грехах повинен брат Иосиф! Ой, в каких страшных! — обреченно произнес настоятель, неожиданно в его глазах заблестели искры, и он медленно, словно нащупывая возможное решение, заговорил: — Хотя ты прав, тайна исповеди все облегчает, ибо нет выше этой тайны, этого доверия, оказанного одним слабым человеком другому слабому человеку.

Аббат вновь замолчал, было видно, что его разрывают противоречивые чувства. Наконец черты лица его смягчились, и Бернар вздохнул с облегчением:

— Иосифа похороним в освященной земле как нашего брата, а Мартину сам прикажешь отстаивать ежедневно две всенощные молитвы, и так до конца его жизни. А почему, пусть молчит. Мало ли какую ошибку он мог совершить, никого это не касается.

Бернар выходил от аббата радостный. Он выполнил обещание, данное покойному. Иосиф может быть спокоен, Мартина никто не тронет. А что его помощник с радостью отстоит еще две молитвы, в этом Бернар не сомневался. Такое наказание ему будет только в радость и облегчение. Проходя мимо базилики, санитарный брат услышал пение. Мужской голос вдохновенно выводил Credo in unium Deum (Верую во единого Бога…). Скорбная и одновременно светлая мелодия звенела, поднимаясь светлым и радостным потоком к небу. Несколько снежинок закружилось в воздухе. Одна из них упала на рясу и долго не таяла. Бернар залюбовался ею. До Светлого Рождества Христова оставался ровно месяц. Бернар перекрестился и улыбнулся. В этот момент он почему-то подумал, что Иосиф будет прощен.

Жизнь брала свое. Обычный ход ее был нарушен, но она быстро справлялась с помехами и входила в обычное русло. А история? История ровно переходила из настоящего в прошлое. Только Настю такой поворот событий никоим образом не устраивал. Она была абсолютно уверена, что упустила нечто важное. Настя продолжала работать, Воскобойников вздохнул с облегчением. Парижане уехали, и Столетова наконец стала походить на саму себя. Город наряжался и усиленно готовился к Рождеству. Медленно подходило время отъезда. Настя взяла с хакера самое честное-пречестное слово, что за ней он уж шпионить не будет. Бодлер пообещал, правда, оставил за собой право действовать, если им будет грозить опасность. Со своей стороны Столетова попыталась настоять на том, чтобы познакомить его с Никой в реальности. В конце концов, своим спасением гречанка была обязана во многом хакеру. Но Бодлер отказался, предпочитая продолжать наблюдать за жизнью Ники со стороны. В этом Настя мешать ему не собиралась. Каждый живет как знает. Тем временем она закончила разбираться с черновиками Эдуарда де Вельтэна. Останавливаться на достигнутом, то есть на аресте Косты, она не собиралась. Во-первых, у нее появились кое-какие мысли, каким образом в руки Магнуса попали древние записи. Во-вторых, она была почти уверена, что исследования последнего не пропали бесследно. Она нашла логическое разрешение проблемы, осталось добиться встречи с тем, кто мог ответить на все ее вопросы. Она отправляла мейл за мейлом, попыталась заручиться поддержкой Старицкого, все бесполезно. Она уже начала было терять надежду, как пришел ответ:

«Готов встретиться с вами. Можете ли вы приехать в Сантандэр?»

Может ли она приехать в Сантандэр? Да, она была готова отправиться на край света, лишь бы развязать до конца эту историю! Позвонила Гарику, тот ее просьбе удивился. Потом махнул рукой:

— Ну и упрямая ты, никак не успокоишься. Что ж, твоя взяла, Сантандэр так Сантандэр, поедем на рождественские каникулы.

— Отлично! — обрадовалась Настя.

Пришел момент отъезда. Настя объявила ребятам, что ей необходимо вновь в Париж и возвращаться она будет одна. На Сережу было жалко смотреть, но Столетовой было сейчас не до него. Как и договорились с Гариком, она сама добралась до Биарицца. Арутюнян встречал ее на вокзале. Дорога до Сантандэра заняла два с половиной часа. Апартаменты Вальтера Дильса занимали последний этаж элегантного многоэтажного дома, прямо напротив импозантного здания головного офиса банка «Сантандэр». Хозяин дома одет был просто: джемпер, фланелевые брюки и легкие мокасины.

— Вы — упорная и очень неосторожная девушка, ни перед чем не останавливаетесь! — то ли с восхищением, то ли с осуждением произнес хозяин дома.

— Почему же, останавливаюсь, — исправила его Настя, — но речь шла всего лишь о поездке в Сантандэр.

— Вы в первый раз здесь?

— В первый, но думаю, что не в последний, удивительно приятный город!

— Мой самый любимый на свете, — улыбнулся Дильс, — только здесь я чувствую себя дома.

— И даже не в Аргентине?

— Аргентина в прошлом, том самом прошлом индейцев аймара, которое впереди будущего, — грустно покачал головой Дильс и после небольшой паузы добавил совершенно другим тоном: — Итак, вы уверены, что готовы услышать хотя бы одну из священных мелодий?

Настя с Гариком переглянулись и согласно кивнули.

— Как хотите, — посмотрел на них долгим, изучающим взглядом хозяин дома. Он нажал на кнопку на пульте, который держал в руках. Из динамиков полилась грустная музыка. Даже не музыка, а плач. И скорбь, тупая, мучительная, разрывала сердце.