Мэри Лу Лонгворт - Смерть на винограднике

Ужин был накрыт в столовой, которая, по оценкам Марин, размерами превосходила ее гостиную, столовую и кухню, вместе взятые. На стол подавали блюда несколько местных девушек, и, кроме того, между кухней и столовой курсировала немолодая пара, про которую Ребекка сказала Марин, что она работает в доме более тридцати лет.

— Они нам как родные, — объяснил Жакоб, когда после ужина все перебрались на террасу пить кофе. — Они помогли нам вырастить наши «три грации» — так мы зовем своих дочерей. Куда мы, туда и Тони с Маргритт. Без них мы бы пропали.

Марин улыбнулась, растроганная явной привязанностью Жакоба к этой паре.

После ужина Верлак и Фабрис устроились в шезлонгах и закурили сигары. Некоторое время Фабрис возился с откидной спинкой своего шезлонга, пытаясь устроиться поудобнее.

— Вот так, — наконец сказал он, положил ногу на ногу и запрокинул голову, выпуская дым. Потом отпил домашнего лимончелло, приготовленного Тони, причмокнул и повернулся к Верлаку:

— Этот приезжий, Леридон, по-моему, ничего парень.

— Ты думаешь? — с сомнением отозвался Верлак. — По-моему, вид у него слишком вульгарный. Не знаю, стоит ли нам принимать его в клуб.

Фабрис повернулся к нему:

— Ты слишком строг к людям. Дай бедняге шанс.

Верлак промолчал.

— А ты знаешь, что Пьер приехал сюда сегодня с Жан-Марком? — продолжал Фабрис.

Верлак попыхивал сигарой.

— Знаю, мы встретились с ними на стоянке.

Фабрис свесил ноги с шезлонга и, отталкиваясь от пола, начал передвигать его поближе к Верлаку, ухитряясь не пролить лимончелло.

— Может, подержать твой лимончелло, пока ты переезжаешь? — рассмеялся Верлак.

Фабрис протянул ему стакан, продолжая устанавливать свой шезлонг рядом с шезлонгом собеседника. В свою очередь, Верлак пытался удержать разом оба стакана и сигару.

— Знаешь, что мне кажется? — спросил Фабрис, удовлетворившись результатами перестановки. И придвинулся так близко к судье, как только мог, не опрокинув шезлонг.

— Нет. Что?

— Они пара.

Верлак отпил глоток из своего стакана.

— По-моему, ты прав, Фабрис. Какая проницательность!

Он умолк, ожидая, что скажет Фабрис, и не зная, как президент клуба отнесется к тому, что в нем появилась пара геев. Верлак мог бы доверить Фабрису Госсену собственную жизнь, но вместе с тем знал, что Фабрис вырос в семье рабочих из Марселя, а поскольку он работал в окружении сантехников и строителей, то с гомосексуалистами вряд ли когда-нибудь сталкивался. В клубе любителей сигар тоже преобладают мачо, признал Верлак, вспомнив дорогие машины на стоянке. Но вопреки расхожим представлениям пристрастие к сигарам питают не только богатые и консервативные мужчины: наглядные примеры — Пьер и Жан-Марк, а также единственная женщина, состоявшая в клубе, — аптекарь Виржини, отсутствовавшая сегодня на вечеринке.

— И знаешь, что еще? — снова спросил Фабрис.

Верлак утомленно вздохнул:

— Нет. Что, Фабрис?

Его собеседник смотрел в другой угол террасы, где Жан-Марк и Пьер увлеклись разговором с Марин и Карме.

— По-моему, это замечательно, что у нас в клубе есть… геи… пара геев, и по этой же причине мы вполне можем принять неплохого, хотя и вульгарного парня. Всякий сгодится, верно?

— Всякий сгодится — для чего, Фабрис? — со смехом уточнил Верлак.

Фабрис постучал по шезлонгу Верлака ботинком.

— Ну, ты же понимаешь! Всякий… улов сгодится для буйабеса!

Виктор Боннар лежал в постели, закинув руки за голову, и глазел в потолок. Когда ему было девять лет, отец оклеил потолок в комнате звездами, светящимися в темноте. Уставившись на ковш Большой Медведицы, Виктор гадал, не пора ли их ободрать, — ведь ему как-никак уже восемнадцать. В дверь постучали.

— Входите, — отозвался Виктор, не отрывая взгляда от потолка.

— Мне известно, что еще нет десяти часов утра, — заговорил Оливье Боннар, входя и усаживаясь на край кровати. — Но ты вчера не ходил в клуб, значит, должен был выспаться.

Виктор лежал неподвижно и смотрел на звезды.

— Знаешь, в твоем возрасте я тоже ходил в «Ля Фантази». Наверное, внутри все по-прежнему, только музыка другая.

— Ага, битлов уже не крутят.

Оливье шутливо изобразил удар в висок.

— Я не настолько стар!

Он засмотрелся на сына: тонкий орлиный нос, породистые скулы и веснушки, которые парень унаследовал от матери.

— Все еще злишься на меня?

— Угу.

— Я правда очень сожалею о том, что тогда наговорил.

— Правильно делаешь.

— А что я должен был подумать? — продолжал Оливье, обращаясь к сыну. — Кто еще мог взять ключи от этого погреба? Я был в шоке.

Виктор повернул голову и посмотрел на отца.

— Ну ладно. Но имей в виду: я никогда и ни за что не взял бы твое… то есть наше вино.

— Хорошо, — ответил Оливье. — Но если тебе понадобятся деньги, не важно зачем, попроси у нас, ладно?

— Конечно!

Гравий во дворе зашуршал под колесами машины, и Оливье с Виктором привстали, чтобы выглянуть из окна спальни.

— А, это Реми, приехал отвезти отца на boules [20] Игра в шары, петанк ( фр .). . -Они проводили глазами Альбера Боннара, который быстро прошел по двору к побитому фургону почтальона, прижимая к себе кожаную спортивную сумку.

— Да уж, любит он эти boules, — со смехом поддержал Виктор, снова падая в постель и накрываясь одеялом до подбородка.

— Зря устраиваешься, — заметил Оливье, снова усаживаясь у него в ногах. — Вчера мне звонил муж Элен, Бруно, — ты ведь помнишь его?

— Ага. Такой громила, похожий на регбиста, да еще коп.

— Полицейский, — поправил Оливье. — Да, он самый. И рассказал, что его босс, Антуан Верлак, сходил в Париже к одному вору, который как раз крал вина, и раздобыл кое-какие сведения, которые нам помогут.

Виктор сел.

— Да? Теперь что, копы… то есть полицейские, ходят в гости к ворам?

— Вообще-то тот вор уже исправился и теперь помогает полиции раскрывать дела о краже дорогих вин.

— Ну и что он сказал? — поторопил Виктор.

— Что наш вор вернется. — Оливье Боннар поднялся и положил руку на дверную ручку. — Так что вставай и одевайся.

— Так мы его караулить будем или что? Я еще не завтракал. С чего вдруг такая спешка?

— Просто я только сейчас из подвала, — сообщил Оливье. — У нас снова пропало вино.

Марин знала, что католичка из нее никудышная. Порой она жалела, что беспрекословной веры, как у ее родителей, она лишена. Ей нравилась таинственная атмосфера церкви и сами церемонии, но не настолько, чтобы регулярно ходить к мессе. Может, это лишь предлог? И она просто чересчур ленива, чтобы по воскресеньям выбираться из постели в самую рань? Нет, вряд ли. Она не могла согласиться с позицией папы римского по вопросу абортов и контрацепции. Но как ни парадоксально, именно в церкви она чувствовала себя превосходно. Ей нравились голые каменные стены и золотистый свет, вливающийся в высокие окна, как этим субботним утром, нравились песнопения и возможность о многом подумать. Марин чуть ли не вздохнула с облегчением, узнав, что этим утром Верлаку надо во Дворец правосудия, и сразу поняла, что сама непременно пойдет в церковь Святого Иоанна Мальтийского.