Мэри Лу Лонгворт - Смерть на винограднике

Лоснящиеся шоколадные каштаны падали с деревьев в сквере, Марин легонько отфутболивала их со своего пути, шагая к церкви. Заметив новую застекленную дверь, она смутно припомнила, как мать рассказывала ей, во сколько обошлась установка и как долго монахам пришлось искать именно такую дверь, как надо. Как всегда, в церкви пахло ладаном, от красоты центрального нефа с высоким потолком у Марин перехватило дыхание. Здесь все как будто купается в золотистом сиянии, думала она, садясь и оглядываясь по сторонам. Золотистыми были каменные стены, свет со стороны южных окон, позолоченная кафедра проповедника, статуи Девы Марии, начищенные медные канделябры, даже плетеные тростниковые сиденья. Она повернулась так, чтобы видеть новый орган, купленный главным образом на доходы от продажи вина, которую организовали ее родители: он тоже был золотистым, вырезанным из светлого дерева — возможно, березы? — с блестящими стальными трубами, взмывающими к потолку. Марин вдруг осознала, что своим триумфом церковь обязана гармоничной красоте. Ни один предмет не выделялся на общем фоне — скажем, известная картина или выдающаяся скульптура. Церковь в целом — совершенство.

Усиливающийся шум заставил ее оглянуться: в церкви вдруг стало людно, пожилые женщины входили, неся большие охапки цветов и взволнованно переговариваясь. Ну конечно, подумала Марин: сегодня же суббота в начале сентября, наверняка здесь намечается свадьба, а то и две. Она встала с места и направилась в придел, чтобы поставить свечу. В южном приделе всегда было слишком влажно и неуютно, и Марин заметила, что стены здесь облупились и потрескались еще сильнее, чем в ее прошлый приход. Бросив два евро в прорезь свечного ящика, она услышала гулкий стук монеты. Наклонив голову и сложив вместе ладони, Марин принялась молиться — всем святым, какие только услышат ее. Потом подняла руку и осторожно ощупала внешнюю сторону левой груди. Опухоль была на месте — совсем как твердая горошина, или, пожалуй, размером побольше, с ядрышко миндаля. Несколько минут Марин стояла неподвижно, глядя на мерцающее пламя свечи и пытаясь абстрагироваться от шума в церкви у себя за спиной. На этот раз ей помогут не святые, а современная медицина, и все-таки хорошо, что она сюда зашла. Обернувшись, она некоторое время наблюдала, как хлопочут женщины, украшая церковь, и почти позавидовала их субботним хлопотам. Как приятно, наверное, твердо знать, что и когда ты должен делать.

— Вот так встреча! — произнес мужской голос у нее за спиной. — Неужели Марин Бонне?

Обернувшись, она увидела перед собой улыбающегося священника, отца Жан-Люка.

— Здравствуйте, святой отец. — Она пожала ему руку и еле удержалась, чтобы не добавить: «Давно не виделись», — хотя улыбающийся священник, по-видимому, ничуть не обижался, что ее нога не переступала порог церкви с самых похорон Этьена де Бремона. Собеседнику Марин хватило такта не спрашивать, что она делает в церкви, — впрочем, он видел, как она ставила свечу.

— Как вам наше приобретение? — спросил он, кивая в сторону органа, который занимал большую часть хоров.

— Изумительно, — откликнулась Марин. — Родители говорили, что он огромный, но я понятия не имела, насколько.

— Вашу матушку пришлось убеждать, что продажа вина, особого купажа «Сен-Жан де Мальт», поможет расплатиться за орган, — сообщил священник. — Но едва она взялась за дело, как оказалось, что в коммерции ей нет равных!

Марин рассмеялась:

— Я купила несколько ящиков, и многие мои друзья тоже.

— Хорошее «розе», верно? — спросил отец Жан-Люк. — Я не большой любитель розового, в жару предпочитаю пиво, но это вино и вправду отменное.

Марин улыбалась и кивала, радуясь тому, что священник поделился с ней мнением о винах.

— Ну, мне пора, — продолжал он. — Как видите, на сегодня у нас большие планы.

— Да, вижу, святой отец. — Она снова пожала ему руку. — Хорошего вам дня.

— Вам тоже, Марин. Рад был повидаться.

Она проводила его взглядом: дойдя до алтаря, священник повернул направо и скрылся в ризнице — вероятно, решил перекусить до того, как в церкви начнется свадебная суматоха.

— Это вы, мадемуазель Бонне? — раздался за спиной женский голос.

Обернувшись, Марин увидела пожилую даму с седыми волосами, здоровым румянцем и ясными голубыми глазами.

— А-а, мадам Жубер! — заулыбалась Марин. — Как поживаете?

— Ох, ни минуты покоя! — обмахиваясь ладонью, ответила Филомена Жубер. — У нас сегодня три свадьбы, так что мы, как видите, ужасно заняты цветами! Да нет же , Констанс, лилии не туда !

Мадам Жубер жила по соседству с Марин, из их окон открывался один и тот же вид на двор, отделяющий улицу, где жила Марин, от улицы Кардиналь.

— Как дела у месье Жубера? — поинтересовалась Марин.

— Семьдесят три года — и все еще работает! — посетовала мадам Жубер. — Из типографии его не выманишь даже всем чаем, какой только найдется в Китае! Подумать только, а кое-кто во Франции собирается уходить на пенсию в шестьдесят!

Марин улыбнулась, зная, что мадам Жубер имеет в виду партию социалистов и их сторонников. Любимая мозоль Антуана Верлака.

— Если месье Жубер все еще работает, это даже хорошо, что у вас много дел в церкви и в хоре, — заметила Марин.

— Ох уж эта мне церковь! Я знаю ее, как будто сама построила!

Марин улыбнулась, отмечая, как интересно мадам Жубер переиначила старинную прованскую поговорку.

— Вас крестили в этой же церкви? — спросила она.

— О господи, нет! Это происходило далеко от Экса.

— На севере? — предположила Марин.

— Да, в Ронь!

Марин стоило немалого труда не рассмеяться. Название Ронь носил городок в тридцати минутах езды на север от Экса. А Марин, упоминая про север, имела в виду Нормандию или Бретань.

— В Экс я переехала, когда вышла замуж, — продолжала мадам Жубер. — Констанс! — Филомена Жубер воинственно подбоченилась, увидев, как ее помощница ставит перед кафедрой не тот букет белых роз. — Мне пора, мадемуазель Бонне, — спохватилась она. — Может, в одну из суббот мы украсим церковь и для вас, а?

Марин отважно улыбнулась, стараясь не думать о горошине в левой груди и об Антуане Верлаке, которому ненавистен институт брака.

— Может быть, — негромко ответила она.

— Пожалуй, на этот раз попробую эфиопский.

— В дополнение к вашему обычному итальянскому, так? — спросила Магали.

— Сегодня я не прочь рискнуть, — пояснил Жюль, любуясь Магали в футболке с глубоким вырезом и облегающих джинсах. Он уже привык к обилию черного цвета, которому она, видимо, отдавала предпочтение: к черной подводке для глаз, черному лаку для ногтей и темно-красной губной помаде, которая казалась почти черной. Разглядев крошечную бриллиантовую пуссету в левой ноздре Магали, Жюль пришел к выводу, что и она удивительно подходит к длинному тонкому носу девушки. Его матери это не понравится, но их отношения пока на такой стадии, что думать об этом слишком рано. Пока что все разговоры Жюля и Магали вращались вокруг погоды и кофе.