Мэри Лу Лонгворт - Смерть на винограднике

— Я схожу прямо сейчас.

Поводу покинуть квартиру она была только рада: от беспокойства ей не сиделось на месте. Почему она не сказала Антуану про опухоль — мысленно она называла ее «горошиной», — Марин не знала. Сильви по телефону предположила, что подруга просто боится проявить слабость, особенно в присутствии Верлака, или что она мученица по натуре и предпочитает страдать в одиночку, или, скрывая правду от Антуана, прячется от собственного страха… Марин считала, что Сильви не права, ну разве что насчет мученицы, но признаться в этом не рискнула. Своей интуиции она привыкла доверять, а интуиция советовала ей пока не раскрывать тайну.

— Спасибо, что согласились встретиться со мной, — начала Марин.

— У вас ко мне какой-то разговор, это же очевидно, — ответила Филомена Жубер. — Я неплохо читаю по лицам. — Она ласково улыбнулась и налила Марин кофе. — Так в чем дело, дорогая?

— Речь о мадам Даррас, — сказала Марин. — О вашей давней подруге Полин.

— А что случилось?

— Ее безуспешно разыскивают с пятницы.

Мадам Жубер перекрестилась.

— Стало известно, что она доехала на автобусе до Ронь…

— Ронь? — встрепенулась мадам Жубер. — Мы там выросли!

— Да, и она объяснила водителю автобуса, что ей надо купить вино для подруги… Филомены.

— Для меня? Но это же нелепость. Мы с ней давным-давно не сидели за одним столом. Может, даже несколько десятилетий. Правда, время от времени я случайно сталкиваюсь с ней в Эксе.

Марин кивнула. Она шагу не могла ступить из дверей своей квартиры, чтобы не наткнуться на знакомых по работе или учебе.

— Значит, в пятницу вы с ней не виделись?

— Конечно, нет! — Мадам Жубер отодвинула свою чашку на середину стола и скрестила перед собой сильные мускулистые руки. — Но где же она может быть? La pauvre! [24] Бедняжка ( фр .).

— Вот и полиция хотела бы это знать, как и месье Даррас. У вас нет никаких предположений? У мадам Даррас есть родственники в Ронь?

Мадам Жубер покачала головой:

— Нет. Ее сестра Натали живет здесь, в Эксе, как и сын Натали, Кристоф. Третья дочь Обанелей — знаете, они ведь были красавицами — монахиня из Нарбона. Кармелитка.

— Месье Даррас считает, что у его жены болезнь Альцгеймера, но от обследований она отказывается. Может быть, какие-то события прошлого побудили ее вернуться в Ронь? — предположила Марин.

Мадам Жубер несколько секунд молчала, глядя на Марин, потом подалась к ней и прошептала:

— Пожалуй, вам стоит поговорить с ее сестрой Натали.

— С матерью Кристофа? — уточнила Марин. — Я знакома с Кристофом, мы виделись совсем недавно — в пятницу, в гостях. Он упоминал, что Полин Даррас названивает своей сестре, то есть матери Кристофа, и намеренно расстраивает ее.

Филомена Жубер вздохнула:

— Бедная Натали… Можно подумать, ей легко живется! Полин всегда была невыносима. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что дружила с Полин потому, что она была богатой и хорошенькой. Мне было лестно иметь такую шикарную подружку. Но в подростковом возрасте я перестала ей доверять. Наши встречи прекратились, когда я познакомилась с мужем, мне было восемнадцать.

— Что же говорит Полин, если Натали так расстраивается? — спросила Марин. — Почему Натали нелегко живется?

Мадам Жубер откинулась на спинку стула.

— Клотильда и Полин Обанель считались красавицами, их лучшим украшением были белокурые волосы и ясные голубые глаза, в точности как у их родителей. Они были миниатюрными и грациозными, и все мы хотели стать такими, как они. Вылитые куколки.

— А Натали? — спросила Марин. — Насколько я понимаю, она была не похожа на сестер.

— Вы обратили внимание на волосы Кристофа?

Марин кивнула:

— Черные как смоль.

— Как и у его матери, и у меня, пока не поседели. — Филомена коснулась своей прически. — У Натали Шазо большие карие глаза, высокий рост и крепкое сложение. Я бы не назвала ее толстой, но она всегда выглядела если не крупной, то уж совсем не миниатюрной.

— Мадам Жубер, вы хотите сказать, что Натали от другого отца? — спросила Марин. — Сводные братья и сестры могут разительно отличаться внешне, несмотря на то, что мать или отец у них общие.

Мадам Жубер снова перекрестилась.

— Но дело даже не во внешности. Натали была явной любимицей их матери. Я всегда думала — это потому, что Натали старшая, но однажды, когда лежала дома с гриппом, случайно услышала, как мама разговаривала с соседкой в кухне. Соседка во время войны жила в Париже и служила горничной, а мадам Обанель — в то время ее звали Франсин Линьон — училась в Сорбонне. Дело было еще до того, как она вернулась в Ронь и вышла за месье Обанеля — они любили друг друга с юности. Они должны были пожениться сразу после лицея, но Франсин пошла на попятный. Она расторгла помолвку и переехала в Париж, чтобы продолжить учебу. Это случилось в тридцать девятом году, а потом началась война…

— И Париж был оккупирован, — закончила Марин.

— Да, и Франсин, если так можно выразиться, застряла там. Но в сорок третьем году она наконец вернулась в Ронь… — Мадам Жубер подалась к Марин. — Enceinte [25] Беременная ( фр .). .

— Она была беременна Натали? — уточнила Марин.

— Да. — Мадам Жубер выпрямилась и помолчала, ожидая, пока до Марин дойдет известие, которое сама она, несомненно, считала шокирующим.

— Но ведь такое случалось сплошь и рядом, разве нет? — спросила Марин. — Наверное, у Франсин был роман с солдатом, а потом он погиб…

— Да, погиб, и да, он действительно был солдатом. Только не нашим. Sale boche! [26] Грязный бош, немец ( фр .).

— Немец? А как же черные волосы?..

Мадам Жубер рассмеялась.

— Видимо, не все немцы в Париже были голубоглазыми блондинами. В прошлом году мы с мужем впервые летали на самолете в Венецию — дети подарили нам поездку, храни их Господь. И знаете что? Итальянцы светловолосые и голубоглазые. Даже рыжие попадаются. Далеко не у всех черные волосы, как у эмигрантов из Италии здесь, в Провансе. Я больше похожа на итальянку, чем они.

— Откуда же вы узнали, что отец Натали был немцем? — спросила Марин. Слова «бош» она избегала. Война давно закончилась, а это грубое выражение коробило ее.

— Наша соседка, та самая, которая в тот день заглянула к моей маме, работала горничной в одном из немецких штабов в особняке неподалеку от парка Монсо. Этот немецкий офицер был важной шишкой, и она видела, что он все время увивается вокруг Франсин… Эти двое неплохо ладили, если вы понимаете, о чем я.

— Вы уверены?

— Сама Полин Обанель подтвердила, когда мы были еще девчонками. Она мне все и рассказала. И даже разыскала у матери в гардеробе письма и фотографию.

— Тогда вы и поняли, что доверять ей нельзя, — предположила Марин.