Сергей Ковальчук - Экспресс на восток

Поначалу принимать его не хотели. При медосмотре на его теле врач обнаружил телесные повреждения, и ответственность на себя брать отказался. Но после долгих уговоров все же согласился. Антону выдали матрас и кружку и привели в одиночную камеру. Примерно шесть квадратов, маленькое окно вверху наглухо зарешечено, единственная металлическая койка, санузел, глухая дверь с «намордником». Зрелище, в общем, привычное. Устроившись и умывшись, он прилег и стал засыпать.

В этот момент послышался лязг открываемого замка и на пороге камеры появился выводной.

— На выход, — коротко потребовал он, смерив арестанта презрительным взглядом.

— Куда это на ночь глядя, начальник, — удивился Смакуев.

— Тебя в «Кремль» вызывают, к Путину, — глумливо хохотнул молодой худощавый прапорщик, поигрывая в руках резиновой палкой.

Антон послушно поднялся и вышел из своей «хаты». С вызовом в «Кремль» шутить не стоило. Так называлась камера в отдельном спецблоке изолятора, в которой находился «смотрящий» за всем централом.

Они прошли длинными коридорами, поднялись на четвертый этаж и оказались у металлической двери с «глазком» наверху. Открыв дверь, «вертухай» молча втолкнул Смакуева внутрь. Сзади лязгнул замок.

В просторном помещении главной камеры следственного изолятора, где помимо большого плоского телевизора были еще холодильник, аквариум с рыбками и четыре добротные деревянные кровати, стоявшие, словно в больничной палате, выстроившись в ряд, находились четверо. Трое были славянами, а один, худой старик лет семидесяти, одетый в светлую рубашку с коротким рукавом и джинсы, судя по всему, был грузином. У него на голове была большая плешь и полностью седые волосы. Узкое, вытянутое вниз лицо, аристократический тонкий нос, тонкие губы. Хищный взгляд его глубоко запавших глаз ничего хорошему визитеру не сулил. Остальные трое были с голым торсом, каждый из которых был обильно испещрен различными тюремными татуировками. Все четверо сидели на двух кроватях по двое друг напротив друга. Между ними стоял небольшой столик, на котором они перекидывались в карты.

Антон стал судорожно вспоминать, кем из воров мог быть этот человек и пришел к выводу, что перед ним находился не кто иной, как «Гиви Колотый».

— Ну, мил человек, рассказывай нам, как ты докатился до жизни такой, — хриплым каркающим голосом с заметным кавказским акцентом, спросил «смотрящий».

«Сейчас будут мне предъявлять Ракчеева, — мысленно запаниковал Антон, — но как они так быстро узнали, кто я такой».

Присаживаться Смакуеву никто не предлагал, и он так и остался стоять у входа, вытянувшись, словно по команде «смирно». Четыре пары глаз внимательно за ним наблюдали.

— Расскажи нам, как ты завалил уважаемого человека, которым был Тимоха? — таким голосом, что Антон невольно поежился, спросил у него вор.

Отрицать эту «предъяву» было невозможно. Если бы он стал отнекиваться и валять дурака, его бы порвали прямо тут. Поэтому он просто молчал, переминаясь с ноги на ногу.

— Ракчеев не был вором, — спокойным ровным голосом продолжал «пахан», — но лично я его уважал. Его уважали и многие другие люди, — имея в виду «воров в законе», сообщил он. — Мы не верили, что ту девочку убил Тимоха. И даже фраера из присяжных этому не поверили. Хотя ты, «петушила позорный», и старался обгадить этого уважаемого «жулика» и подставить его не только под мусорские молотки, но и под наш суд. Справедливый и честный суд схода, — несколько пафосно, но оттого не менее страшно, закончил он.

Слова «петушила позорный» означали для Смакуева самое страшное, что могло ждать арестанта за решеткой. Этот приговор был страшнее смерти.

Он молчал. Молчали и остальные.

— Начальник, — неожиданно громко крикнул Гиви, — забери этого отсюда, чтобы глаза наши его больше никогда не видели. Когда дверь камеры отворилась, братва продолжила свою игру, а Антон, заложив руки за спину, вышел из «Кремля». С этой минуты он был обречен и решил сотрудничать со следствием, написав заявление с просьбой принять в отношении него меры по защите жизни и здоровья, поместив в одиночную камеру «малого спеца», где своего приговора дожидались насильники и убийцы малолетних, и прочие маньяки. От приговора братвы его могло спасти только это. А после приговора суда он сможет сохранить жизнь, только попав в колонию для пожизненно осужденных. Ведь в любом другом месте его объявят не только «петухом», но и «гадом». А это автоматически означало смерть. Ведь любой арестант по воровским понятиям обязан, оказавшись рядом с осужденным, объявленным братвой «гадом», немедленно его убить. Иначе его ждала та же участь.

Когда выводной открыл дверь его камеры и втолкнул Антона внутрь, он увидел троих амбалов, терпеливо дожидавшихся его возвращения. Они сидели на его «шконке». Смакуев понял, что это его палачи. Он оглянулся и посмотрел на закрывшуюся дверь. «Выламываться из хаты» было бесполезно, это конец.

— Ну чо, педрила, — похабно хохотнул самый здоровый из троих, первым поднимаясь со своего места. — Ты сам веревку на шее затянешь, или нам тебя поиметь перед смертью?

Антон вдруг подумал, что эти трое не были воровскими пацанами. Те бы вели себя по-другому. А эти больше были похожи на отморозь из пресс-хаты. Да и не мог быть приведен приговор братвы в исполнение так быстро. Хотя, что именно для него это меняло?

И, словно подтверждая его догадку, главный беспредельщик, подходя к нему, произнес:

— Ты все равно уже не жилец. А нас попросили перед тем, как тебя замочить, напомнить, что наш нынешний «хозяин», — он имел ввиду начальника следственного изолятора, — получил свою должность благодаря генералу Радюшкину, чью семью ты вогнал в могилу. А теперь, если не хочешь, чтобы мы на прощание порвали тебе задницу, лезь в петлю.

Он подозвал к себе своих напарников, по виду напоминавших Арнольда Шварценнегера в молодости. Один из них, по кличке «Рябой», смочив полотенце в раковине, отдал его шефу, а сам с напарником схватил словно окаменевшего от ужаса Смакуева, за руки.

— Помогите! — отчаянно затрепыхался, будто скованный тисками, Антон.

Старший приказал силой усадить жертву на колени и быстро затянул Смакуеву на шее влажное полотенце. Антон, сопротивляясь из последних сил, выпучил от натуги глаза. Его лицо приобрело синюшно-багровый оттенок. А душивший его сзади палач, захлестнув на шее своей жертвы петлю, спокойно тянул за концы полотенца, ожидая, когда наступит ее смерть.

Антон смотрел на выкрашенную зеленой краской стену своей камеры. Кислород медленно переставал поступать в кору головного мозга. Наступала асфиксия. Внезапно перед ним прямо в стене образовался огромный черный тоннель, который уходил в чрево земли. Оттуда, хохоча, показались три огромных чудовища. Их рост был примерно метра три с половиной. Они поманили его к себе и он, сопротивляясь из последних сил, стал, как бы втягиваться в этот тоннель против своей воли. Демоны, а это были именно они, хватали его за ноги, за руки, нос, уши, не давали дышать, обдавая смрадом из своих раскрытых пастей. Черные чудовища были чем-то средним между динозавром и обезьяной и отдаленно смахивали на человека. Но от них исходила такая ненависть и такое злорадство, что Антон попал в их руки, что ему стало так плохо, как не было никогда в жизни. Провалившись сквозь землю, он камнем полетел вниз. Все его тело извивалось от страшной боли, потому что в полете он бился о какие-то ветви, а рядом летели его страшные сопровождающие. Далеко внизу он увидел что-то похожее на раскаленную лаву, от которой исходил такой жар, какого в земной жизни представить себе было просто невозможно.