Сергей Ковальчук - Экспресс на восток

«Да я же лечу прямо в ад!» — запоздало подумал он, поняв, что уже находится не в своем прежнем, а в каком-то новом, скользком и зловонном теле. «Господи, помоги!» — отчаянно взвыл только что погибший убийца. Но ему никто не ответил, и, спустя мгновение, он испытал исполинскую, нечеловеческую боль, погрузившись, словно прыгун в воду, в раскаленную лаву. Предпоследняя мысль, пришедшая к нему, когда он выныривал, была: «а ведь я здесь не один, здесь таких, как я, — миллионы!

Последним же, что он подумал, было: «И теперь так будет вечно!»

Людмилу Ракчееву, в отличие от ее гражданского мужа, в СИЗО не повезли. Пройдя в сопровождении огромного роста и неимоверной упитанности сержантки полиции по коридору изолятора временного содержания, задержанная оказалась перед выкрашенной в темно-зеленый цвет металлической дверью с большим глазком.

— Руки за спину, — скомандовала ей звероподобная конвоирша и, дождавшись выполнения команды, залязгала в замке ключом.

Когда Людмила, щурясь от недостатка света в камере, где горело только дежурное освещение, вошла внутрь, к ней подскочила какая-то замарашка, похожая повадками и голосом на «Промокашку» из фильма «Место встречи изменить нельзя». Это была молодая зэчка внешностью смахивающая на цыганку или еще какую-то гастарбайтершу, одетая в длинное, давно не знавшее стирки цветастое платье. Немытые, слипшиеся черные волосы небрежно заколоты на затылке, щербатый рот, нагло скалится, источая из своих глубин отвратительную вонь от гнилых зубов.

— Ты кто такая? — осведомилась она у Людмилы противным голосом, в котором угадывались глумливые нотки.

Ракчеева, не обращая на нее внимания, брезгливо поморщилась, повернулась к сержанту полиции, которая ее сюда привела и, надменно вскинув подбородок, поинтересовалась:

— Вы куда меня привели? Я — адвокат и являюсь спецсубъектом. А согласно приказу вашего министра, вы не имеете права помещать меня в камеру с обычными задержанными. Только с работницами полиции, судов, прокуратуры или адвокатами.

Однако та, не придав ее словам ни малейшего значения, посмотрела мимо нее внутрь камеры и громко провозгласила:

— Бабоньки, встречайте! Это та сучка, которая убила восьмилетнюю девочку и загубила ее мать, отца и няню. Думаю, что вы окажете ей достойный прием. — Она перевела взгляд на Ракчееву. — А ты, падла батистовая, сегодня ночью пожалеешь, что ты вообще родилась на Божий свет!

После этого она вышла и закрыла дверь снаружи. А Людмила так и осталась на месте, испуганно вглядываясь вперед.

В камере было пять женщин и шесть металлических одноярусных кроватей. Четыре из них лежали на своих «шконках», тянущихся по обе стороны от входа. Пятая стояла перед ней. Это была вся та же «Промокашка», как ее окрестила убийца ребенка. С минуту в «хате» царила тишина, видимо арестантки осмысливали услышанное, а «смотрящая», лежавшая в дальней части камеры справа, обдумывала, как ей быть. Это была дородная, похожая телом на бочку, пожилая женщина лет пятидесяти пяти в коротком синем халате с наполовину седыми волосами и прической каре. Почти ничего в ее внешности не свидетельствовало о принадлежности хозяйки к высшей тюремной касте, кроме волчьего взгляда. Если бы в помещении было светлее, Людмила смогла бы разглядеть в «Сизой» опасную рептилию, лишь по недоразумению помещенную в человеческий облик. Впрочем, они обе были одного поля ягоды. За исключением, пожалуй, отношения к детям. Ведь Ракчеева, несмотря на то, что она вырастила двоих сыновей, детей не любила. В отличие от Валентины Сизовой, которая между ходками на зону, всегда любила поняньчиться сначала с дочками, а последнее время, и с внуками.

— Ну проходи, любезная, — полыхнув по новенькой взглядом, загрохотала «смотрящая». Она поднялась и села на своей кровати. Остальные три зэчки сделали то же самое. — Ответь-ка нам, неужто «Груша», — имея в виду конвоиршу, — права. И ты замочила девчонку?

Ракчеева поежилась, но все тем же уверенным голосом ответила:

— Я не собираюсь отвечать на вопросы незнакомых товарок. А то, что Диану похитили мы с Антоном, еще доказать нужно.

— Опаньки, бабонька, да ты еще и за базаром своим следить не научена, — с деланным удивлением объявила Сизова. Она подала незаметный знак одной из своих подручных, крепкой жопастой блондинке лет тридцати, и та, поднявшись с кровати, зашла за спину Ракчеевой. Две другие задержанные — высокая брюнетка средних лет и миниатюрного вида молодая рыжая тоже вскочили с кроватей и присоединились к «Промокашке».

— Заткните ей хавальник и тащите ко мне, — распорядилась «паханша». Когда вчетвером они сломили сопротивление адвокатессы и бросили ее на пол перед «Сизой», та вкрадчиво спросила:

— Отвечай, ты загубила девчонку и всю ее семью?

Людмила, никогда прежде в своей жизни не испытывавшая такого унижения, ничего не ответила, а лишь разрыдалась.

— «Овощ», ты меня слышишь? — с угрозой процедила Сизова и показала на что-то глазами своим верным подручным. Но Ракчеева отвечать не собиралась. Тем самым она молча признала свою вину. Это и предопределило ее дальнейшую судьбу.

Она не видела, как «Промокашка» и длинная подкрались к ней сзади. Они схватили ее за волосы, и стали бить головой о цементный пол, а рыжая и блондинка, держа за руки и закрывая рот, не давали подняться и звать на помощь.

Когда Ракчеева сломанной куклой лежала без сознания, все пятеро о чем-то пошептавшись, позвали «Грушу», которая объявила тревогу.

В ту же ночь, Людмила была доставлена в тюремное отделение одной из московских больниц.

Через полгода по приговору суда, постановившего применить к ней принудительные меры медицинского характера, она была помещена в специальную психиатрическую больницу закрытого типа.

«Впрочем, — как любил заканчивать свои телевизионные передачи под названием «Следствие вели» актер, сыгравший в советское время майора Томина в знаменитом сериале: «Следствие ведут ЗнаТоКи» — это уже совсем другая история».

Конец.