Сергей Ковальчук - Тринадцать

— Я думаю, что да, — ответил ему тот, сидя во главе стола и задумчиво перебирая карты.

— Вы считаете, что то, что сказал нам Степан, это бред? — подал голос сидевший рядом с ним Стеклов.

— А вы? — поднял на него глаза главный.

— Да я вот думаю, что убийство Семенченко как-то не очень встраивается в прежнюю блестящую манеру, если хотите, почерк нашего убийцы. — Он нервно забарабанил пальцами по столу. — Я ничего сказать не хочу, — оговорился он, — но как-то очень уж нелепо оно произошло это убийство, вот что.

— Не тяните кота за одно место и говорите по существу, — попросил судью офицер.

— Я буду очень рад, если с изоляцией Емельяненко убийства прекратятся. Кстати, нам нужно подумать, куда его переселить, потому что ясно, что долго он там не протянет, а лично я не сторонник самосуда. К тому же, по возвращению в Москву, мне бы хотелось продолжить судейскую карьеру.

Так вот, — продолжал Стеклов, — мне кажется очень странным такое поведение убийцы, если это он. Оказавшись под пристальным вниманием своего напарника, он не придумал ничего лучшего, чем убить его посреди коридора, да к тому же прямо у выхода. Подобное поведение отнюдь не характерно для нашего очень продуманного преступника, который до этого выверял все свои убийства с гроссмейстерской точностью.

— Мне тоже это показалось странным, — согласился с ним Викторов, стоявший около навесной сетки, прикрывающей вход на улицу. — На крайняк, он мог бы заманить Петра в комнату для покойников и тихо порешить его там. А потом спокойно выйти, пройти к себе, вымыть руки и озаботиться поисками напарника, которого «случайно» выпустил из виду.

— В таком случае подозрения все равно неминуемо пали бы прежде всего на него, — заметил сидевший на противоположном от Изместьева и Стеклова краю стола и что-то жующий Афиногенов.

— Но, по крайней мере, это не то же самое, что быть взятым с поличным у трупа человека, за которым ты обязался наблюдать. Он же мент, в конце концов, а менты бывшими не бывают, — возразил ему Викторов.

— Ладно, будем иметь в виду, но замнем для ясности, — подвел итог разговору Изместьев. — Это пусть греческие правоохранители потом выясняют. А пока все свободны. Парами вас ходить я не заставляю.

— Остался еще нерешенный вопрос, — снова напомнил о себе Стеклов.

— Какой? — уточнил у него Олег Викторович.

— Кто будет присматривать за нашим арестованным, и водить его в туалет?

— Давайте это обсудим, — растерялся офицер.

— Предлагаю пока переселить его в номер Семенченко, — сказал судья, — чтобы не выставлять ему конвой, для чего одного человека будет мало. А на ночь поселим его на втором этаже вместе со всеми, и придется выставить караул.

Среди присутствующих прокатился недовольный ропот, но возражать напрямую никто не стал. Все понимали, что это на самом деле необходимо. К тому же, такой поворот событий был гораздо привлекательнее, нежели перспектива спать всю ночь на одной кровати с себе подобным.

Сначала Степан был в бешенстве от того, что его, офицера милиции и респектабельного коммерсанта, провели, словно какую-то сявку. Он барабанил кулаками по двери, что-то выкрикивал, пытаясь доказать этим болванам, что он не верблюд. Позднее на него навалилась полная апатия, и он обессиленно опустился на свободное и чистое место на бетонном полу.

Смердило невероятно, но он, как ни странно, казалось, уже привык к этому рвотородящему сладковатому запаху гниющей мертвой человеческой плоти.

«Еще немного — обреченно подумал он, — и я превращусь в такого же жмурика, как и все, кто здесь находятся». Он тяжело поднялся, вынул из кармана ключ от своего номера и вставил его в замок, пытаясь открыть его изнутри. Однако ключ не поворачивался. Он глянул в замочную скважину на просвет и понял, что снаружи торчит ключ. Из коридора двери во все помещения открывались внутрь, от себя. Поэтому выбить дверь ногами, а она была очень прочной, возможным не представлялось.

«Что же делать?» — в который раз лихорадочно думал он. На него накатила дремота, было душно. Степан подошел к приоткрытому окну, взялся за ручку, потянул на себя. Окно распахнулось, обдав его волной свежего морского воздуха, но фокус был в том, что за ним находилась прочная, из кованой стали, решетка, намертво приваренная к окну. О том, чтобы вылезти на улицу не могло идти и речи. Видимо, такие же решетки были установлены на окнах всех помещений первого этажа, потому, что в его номере была точно такая же.

«А что, если попроситься в туалет?» — подумал он. — Должен же он когда-нибудь туда захотеть? «Не заставят же они меня гадить прямо здесь!?» — со злостью решил он.

Степан подошел в двери и стал яростно в нее долбиться. Однако ни сейчас, ни через пять минут никто не подошел.

Минут через пятнадцать ключ в замке повернулся и дверь открылась. На пороге стояли все шестеро. Увидев его, они молча расступились, и он, выйдя в коридор, увидел, что дверь, ведущая в номер, некогда занимаемый Петром Семенченко, открыта.

Степан все понял. Он пересек коридор и уже хотел войти в предназначенный для него номер, но внезапно его остановил грозный окрик Изместьева:

— Стоять! Ключ сюда и выверни карманы.

Емельяненко молча подчинился. Ключ от его номера перекочевал в руки старшего. В карманах у него ничего не было.

— Вперед, — указал ему рукой на номер Изместьев.

Когда он вошел, дверь за ним закрылась на замок, а ключ остался снаружи в замочной скважине.

Едва оказавшись в своей новой «камере», которая в сравнении с предыдущей была словно президентские апартаменты по отношению к карцеру штрафного изолятора, Степан принялся стаскивать с себя насквозь пропахшую трупным запахом одежду. Делал он это с чрезвычайной даже для него быстротой, одновременно испытывая при этом два чувства. Омерзения и радости. «Все-таки, что ни говори, а все познается в сравнении», — думал он, бросая снятую одежду на пол и залезая в душ. Сейчас он с великим наслаждением отмоет свое тело от пота, грязи и вони, а потом… Потом будет видно.

Он не видел, да и не мог видеть того, что в это время происходило снаружи. Тем временем, трое из шестерых вышли на улицу. Один из них не спеша стал прогуливаться недалеко от дома, а двое решили искупаться. Оставшиеся трое поднялись по лестнице на второй этаж, и закрылись у себя, боясь поверить тому, что убийца наконец-то обезврежен, а им теперь не нужно следить за своей парой.

Однако выждав некоторое время, один из этой троицы неслышно покинул свой номер и, ступая как можно тише, спустился вниз, в столовую. Там он осторожно взял одну из семи красных карт, вышел через второй вход на улицу и из искусно замаскированного тайника изъял финский нож.