Сергей Ковальчук - Тринадцать

Он сделал небольшую паузу и продолжил.

— Из того, что я увидел в деле, так и непонятно, когда и при каких обстоятельствах пропал или погиб олигарх Магницкий. И, самое главное, от кого у Лучкович родился второй ребенок: от мужа или… — Он не стал продолжать, и, попрощавшись с генералом до вечера, покинул его кабинет. Его ждали бывшие присяжные заседатели по делу Антона Магницкого и одновременно потерпевшие по делу его матери.

У Людмилы Карамзиной, студентки пятого курса Московской государственной юридической академии, проходившей следственную практику в Следственном комитете, сегодня был особый день — День рождения любимого мужчины. Ее любимым был ее однокурсник, Матвей Кутасов, с которым они вместе были уже два года. Он тоже был на практике, но работал, хотя и поблизости от нее, но в другом здании. Через два часа влюбленные уже должны были прибыть в ресторан, где для них и их друзей был заказан стол, а Людмиле нужно было еще доехать до дома, переодеться, накраситься и не опоздать на праздник. Кутасов ей уже позвонил и сообщил, что у руководителя своей практики он отпросился.

«Хорошо ему, — думала Люда, — а у меня руководитель просто ужас ходячий. Рожа толстая противная, характер дурной, орет чуть что, как истеричка». К тому же все чаще полковник Оловянный стал без стыда, пока, правда, лишь сальным похотливым взглядом нагло рассматривать ее скрытые под одеждой женские прелести. Чего доброго, от взглядов этот противный тип, не приведи Господи, еще перейдет к действиям. Она даже лишний раз опасалась остаться с ним наедине в кабинете.

Сегодня Никита Иванович с утра был не в духе. Орал на нее благим матом, мол, Людмила женщина, а навести в делах порядок не может. Сам он педант, аккуратист. Но сейчас вроде отошел, ласковым даже стал и послал ее зачем-то в архив дело какое-то со времен Царя Гороха ему принести. Сказал бы лучше, чтобы просто вышла из кабинета, она же не дура совсем, понимает.

Поднимаясь на лифте с делом братьев Войновичей — отморозков и бандитов девяностых, Карамзина напряженно раздумывала, чем бы задобрить шефа, чтобы отпроситься у него пораньше.

Она так и не поняла, для чего сегодня к ним в кабинет приходил бывший коллега Оловянного. Вот в этом человеке она бы с удовольствием хотела видеть своего наставника. Симпатичный, высокий, стройный, с красивым спокойным голосом. Да и не конфликтный вовсе, совсем не такой, как Свиникита (как его прозвали она и еще два студента, стажировавшиеся у Оловянного).

Мысли о Мирутине привели ее к тому моменту, когда, воспользовавшись тем, что его никто, кроме Люды и сержанта полиции, не видит, бывший «важняк» зачем-то сфотографировал адвоката.

Она этому, конечно, удивилась, но особого значения не придала. А теперь, когда ее, что называется, прижало, эта информация могла ей помочь. Ведь в наблюдательности Люде не откажешь, а по поведению своего шефа она поняла, что тот не особо любит Мирутина.

— Никита Иванович, — улыбнулась девушка, передавая Оловянному дело.

— Чего тебе? — угрюмо процедил тот, склонившись над блокнотом и аккуратно внося туда ручкой какую-то информацию.

— Я хотела сообщить кое-какую информацию. Мне показалось, что это будет вам интересно.

— Чего? — удивился толстяк, отрываясь от своего занятия. Это было что-то новое. — Выкладывай, что ты хочешь мне поведать, только быстро и четко, я тороплюсь, — заинтригованно повел он бровью.

— Никита Иванович, — занервничала девушка и оттого, раскрасневшись, стала еще красивее. — Я только хочу у Вас попросить отпустить меня сегодня пораньше. Мне очень надо, — выпалила она, прислушиваясь к бешено колотящемуся, словно готовому выпрыгнуть от волнения наружу сердцу.

— Выкладывай, сказал! — что есть силы рявкнул Никита. И чуть погодя, добавил: — Если скажешь что-то действительно важное, отпущу.

Девушка повеселела. Когда она рассказала о том, что Мирутин незаметно сфотографировал адвоката Прохоренко, Оловянный застыл в одном положении, словно зависнувший комп.

— Никита Иванович, ау, вы меня слышите! — звонким голосом уточнила Карамзина.

— Да, — очнувшись, ответил следак. — Можешь убираться, на сегодня свободна!

Когда радостная девушка буквально выбежала из помещения, полковник юстиции Оловянный снова достал свой мобильный и набрал прежний номер.

Ровно в четырнадцать ноль-ноль Серафим Мирутин вошел в помещение актового зала управления, располагавшегося на четвертом этаже.

Вместе с людьми, признанными по делу Лучкович потерпевшими, в зале находился один из оперативных работников полиции, входивших в следственную группу, которого генерал Рымов попросил их встретить и поприсутствовать при разговоре с Мирутиным. Это был высокий и худой, как палка, подполковник Самохвалов. Сыщик его знал как грамотного и немногословного профессионала. Увидев Самохвалова, сидящего в сером мохеровом свитере и джинсах на первом ряду перед сценой президиума, Серафим внутренне поаплодировал Рымову. Этот человек болтать о том, что слышал, не будет.

Пришедших на встречу с ним потерпевших было семеро. Все они сидели на первом ряду.

Поздоровавшись с подполковником за руку. Серафим поднялся на сцену. Микрофона не было, да он и не был нужен и сыщик, достав из портфеля блокнот и ручку, представился:

— Добрый день, меня зовут Серафим Дмитриевич Мирутин. Я — бывший следователь этого управления, которого попросили разобраться во всех хитросплетениях дела. Думаю, что долго вас не задержу. А работу мы построим так. Сначала я попрошу каждого из вас представиться и сообщить, чей он родственник из погибших, после чего приступлю к постановке своих вопросов. Договорились? Присутствующие закивали.

Тогда начнем с Ввас, — обратился он к пожилому седому мужчине в сером шерстяном свитере и черных брюках, сидевшему с самого края. Его аккуратная короткая стрижка, ястребиный нос и отутюженные брюки позволяли сыщику сделать предположение, что это бывший военный, причем вышедший в отставку в немалом чине.

— Вершинин Сергей Серафимович, — поднявшись со своего места громким голосом, четко доложил он. — Полковник в отставке, проживаю в городе Чехове Московской области, отец Екатерины Милютиной.

Сидевшей рядом с Вершининым женщиной, примерно его ровесницей, в видавшей виды длинной белой шерстяной кофте, оказалась мать Олеси Казанцевой — Александра Антоновна Древко.

За ней следовали жена Захара Викторова — Наталья Викторова, мать Дмитрия Афиногенова — Валентина Евграфовна Чувилина, жена Артема Шкандыбы — Антонина Федоровна, сестра Максима Коробченко — Зоя Голенихина и, наконец, сын судьи Стеклова — Георгий. Последний сидел отдельно от других потерпевших и Серафим сделал вывод, что другие его товарищи по несчастью знают, что убийства их родных на острове совершал его отец.