Дарья Кожевникова - Ангелы далеко

У Инны все внутри кипело горячим ключом. Вытащив из кармана свой мобильник, она зло вдавила кнопку, отключая его — пусть теперь Вадим, если купит себе сегодня новый телефон и если ухитрится вспомнить ее номер, попробует до нее дозвониться! Отключенная трубка полетела на самое дно сумки, как будто тоже была в чем-то перед ней виновата. А потом, вдруг подумав о том, что ее могут увидеть со стороны, Инна все-таки взяла себя в руки. В конце концов, Вадим ничего ей вчера не обещал. Да и она, со своей стороны, не ждала от него никаких клятв. Так что нечего тут сейчас бесноваться, надо воспринимать все как есть. И если он не может дать ей в их отношениях большего, надо довольствоваться тем, что имеется на сегодняшний день. Ведь просто быть рядом с ним для Инны уже многое значило.

«Дура!» — обозвала она сама себя. Мелькнула мстительная мысль: а не пойти ли в гости к Валерке? Но девушка отбросила ее: Зорин не игрушка и не громоотвод, а искреннего желания просто навестить участкового нет и в помине. Поэтому, не найдя в себе силы нанести запланированный на сегодня визит к Зеленцову, Инна вернулась на ФАП. И обнаружила на крыльце ожидающую ее возвращения тетю Женю Сидорову, пришедшую измерить давление, а заодно и кое на что пожаловаться.

Инна давно уже подметила, что многим старикам можно помочь, просто выслушав их и дав самые что ни на есть простые советы. И теперь, поскольку спешить ей некуда было, очень внимательно выслушала посетительницу. Потом вдруг на ходу созрело решение: рабочий день подходил к концу, а возвращаться домой категорически не хотелось, так не напроситься ли к одинокой и разговорчивой женщине на чай?

Сделать это оказалось проще простого, достаточно было легкого намека, после чего Инна, закрыв ФАП, под ручку с тетей Женей отправилась к ней в гости. По дороге к ним присоединились еще пара старушек. Время с ними прошло на удивление очень даже неплохо — за чайком, за телевизором да за беседой, неожиданно оказавшейся весьма увлекательной. Пожалеть о хорошо проведенном вечере пришлось лишь тогда, когда настала пора расходиться.

Вышла Инна от тети Жени уже в двенадцатом часу ночи вместе с двумя старушками. Но те жили поблизости и вскоре оказались возле своего дома. Одна бабуля, правда, предложила фельдшерице, мол, сейчас разбудит сына, и тот проводит ее. Однако Инна решительно отказалась: ей было неудобно беспокоить человека, которому с утра идти на работу. Она попрощалась со старушками и, не слушая их сетований, летящих ей вслед, быстро пошагала вперед. Но прошла всего несколько дворов, завернула за угол, и тут ее решительность как ветром сдуло. Сделалось так жутко, что захотелось стучать во все двери без разбора. Или Валерке звонить. Хотя гордость не позволяла.

Инна остановилась в нерешительности. Ну и что делать? Идти дальше? Перед ней расстилалась весьма неважно освещенная улица, а залегшие под заборами тени казались черными монстрами, поджидающими припозднившегося путника. А ведь по поселку разгуливает самый настоящий убийца… Вот только отступать было некуда. И, решившись, Инна побежала вперед, стремясь как можно скорее попасть домой. Миновала одну улицу, свернула на другую. Дальше на ее пути цепочка дремавших за заборами домов обрывалась, уступая место небольшому парку — поросшему соснами пятачку с прудом и стоящими вокруг него несколькими скамейками, совершенно пустынному в это время и такому темному, что чернота между соснами казалась осязаемой. Девушка невольно притормозила, с ужасом взглянула на этот стоящий между нею и ее домом парк… и бросилась в него, как ныряльщик бросается в воду.

Она пробежала бы его на одном дыхании, но пришлось сбавить скорость, чтобы не споткнуться и не упасть: на тропинке попадались выступающие из-под снега корни. Поэтому вместо того чтобы бежать без оглядки, Инна вынуждена была идти, ступая осторожно и слыша, как в ушах отдается стук бешено бьющегося сердца.

Ощущение, что она здесь, в темноте парка, не одна, возникло у Инны лишь за секунду до того, как чьи-то руки схватили ее. Мужчина возник за спиной словно из ниоткуда, как черная тень, обхватил Инну так ловко, что обе ее руки оказались плотно прижаты к туловищу и совершенно обездвижены, и одновременно ладонью зажал ей рот. Девушка рванулась изо всех своих сил, но безрезультатно — схвативший ее человек даже не покачнулся. И почти сразу после этого, лишая равновесия, потащил к ближайшим кустам.

Стараясь достать ногами землю, Инна лихорадочно обдумывала, что предпринять. Попыталась укусить напавшего за руку, но его ладонь лежала на лице так, что невозможно было ухватиться за нее зубами. Попробовала подставить ему подножку, но он лишь чуть приподнял ее, ловко избегая созданного препятствия. Высвободить руки никак не удавалось, все ее усилия ни к чему не приводили: противник значительно превосходил ее в силе. Держал он ее не грубо, не причиняя ни малейшей боли, но все же его хватка не оставляла девушке ни малейшего шанса вырваться. Однако Инна не собиралась сдаваться просто так, дожидаться, когда пальцы мужчины сомкнутся на ее шее и перекроют доступ воздуха в грудь. Она принялась извиваться всем телом, отчаянно, как только могла, подумав с неменьшим отчаянием: «Я тебе не баба Клава, со мной ты не справишься так легко!»

Но он справлялся. И именно легко.

Яростно сопротивлявшаяся Инна почувствовала, что силы начинают ее покидать, а мужчина продолжал тащить ее к кустам, словно куклу. Возле кустов он остановился, и Инна вдруг со всей отчетливостью поняла, что настают самые последние мгновения ее жизни. Как понимали это до нее восемь других, умерших такой же смертью женщин…

И тут гибельные объятия внезапно ослабли, разжались, а над самым ее ухом знакомый голос вкрадчиво произнес:

— Вот разложить бы тебя, паршивку, на земле для полноты ощущений, да уж больно холодно.

— Вадим?!

Еще не до конца осознав, что опасность миновала, освобожденная Инна резко развернулась. И, повинуясь не успевшему угаснуть инстинкту самосохранения, взмахнула рукой. Ладонь обожгло от соприкосновения с лицом Вадима, из его разбитой губы на белоснежный свитер упало несколько капель крови.

— Ну, спасибо… — кивнул он. Достал из кармана носовой платок и прижал его к лицу.

Осознав, что натворила, Инна отпрянула от него. Взгляд ее огромных, все еще испуганных глаз был полон раскаяния. Но заставить себя извиниться после того, как по его милости едва не умерла от страха, было выше ее сил.

— Как ты мог?! — сквозь слезы яростно воскликнула Инна. — Да как ты только мог?!

Развернувшись, она хотела убежать, но Вадим успел крепко ухватить ее за плечо свободной рукой, снова легко удерживая на месте. И строго проговорил: