Алла Холод - Рыцарь страха и упрека

И тут ее пронзило. Пронзило до ощущения жжения кожи, будто по ней прошел ток. Ее поразил тон, которым сослуживцы обсуждали казус с обнаруженными бумажниками. На их лицах не было ни возмущения, ни брезгливости, ни хоть малейшего осуждения тех, кто промышлял таким скотским образом. Они громко смеялись, отпускали шутки, пили водку. Потешались над тупыми коллегами, которым лень было утилизировать бумажники в безопасном месте.

— Да, конечно, тупее, чем менты в трезвяках, просто никого нет, — отсмеявшись, сказал Павел.

— Не говори, — поддержал его сослуживец. — Поувольняли их — так им и надо. Из-за таких идиотов теперь всех шмонать начнут. Прокурор ментовку страсть как не любит.

— Это точно, — согласился Павел, — но это ж надо быть такими идиотами, а? Хоть бы уж по себе разбирали эти бумажники-то или по дороге домой выбрасывали. Да, таким тупорылым — поделом.

Соня вышла из кухни сама не своя. Боже, неужели это ее муж? Он осуждает этих людей не за то, что они грабители в погонах, а за то, что они глупые и не умеют прятать следы своих преступлений. Его не коробит от того, что творится в их системе, он считает все это нормальным. А ведь это только то, что она услышала краем уха, это не какой-то серьезный разговор, а так, шуточки за рюмкой водки.

Павел, конечно, с самого начала не изображал из себя героя, но все-таки он не производил впечатление разбойника с большой дороги. Что же с ним произошло? Она просто его не разглядела? Или он стал таким впоследствии? Соня хотела задать Павлу множество вопросов, но понимала, что, пока он пьян и весел, никакого разговора не получится. Она легла в постель, но почувствовала, что рядом с ним спать сегодня просто не сможет. Открытие слишком потрясло ее. Соня ушла в детскую, уложила Дашеньку, обняла ее и стала нежно гладить, дожидаясь, когда ребенок заснет.

Поговорить с Павлом о том, что ее волновало, на следующий день не удалось. Муж не задал ей вопроса, почему она ночевала в детской, он подумал: либо малыш плохо спал, либо Соня удалилась туда, чтобы не нюхать водочный перегар, которым благоухал Павел после дружеских посиделок. Он наскоро позавтракал и умчался куда-то по своим делам. Не получился разговор и через день, и через неделю. Соня прокручивала снова и снова свои мысли, ей хотелось спросить мужа о том, почему он не испытывает отвращения к своим коллегам, которые не гнушаются обирать пьяных? Но она не спрашивала. Во-первых, не было повода завести разговор, а во-вторых — разве дело только в этом частном случае? Ей хотелось понимать нечто большее. Они жили в такое время, когда обман подстерегал человека повсюду: образовывались и рушились финансовые пирамиды, в которых безвозвратно погибали чьи-то накопления, черные риелторы оставляли без крыши над головой одиноких стариков и несчастных пьяниц, туристические фирмы-однодневки безжалостно обманывали неопытных, начинающих путешественников. Взятки вошли в обиход как естественная форма деловых взаимоотношений. И не важно, были это чемоданы с долларами, которыми оперировали сильные мира сего, или барашек в бумажке, которого вынужден был повсюду носить простой человек. Важно, что эта форма отношений перестала восприниматься как преступное проявление, с ней как будто смирились.

Соня долго думала над одной статьей известного журналиста, которую прочитала на днях, а потом даже перечитала заново. Ведь правильно он рассуждает: криминал глубоко поразил общество, он проник повсюду, практически не оставляя свободных полей. Также он распространился и по горизонтально-вертикальному срезу, начиная с самых верхов, кончая самыми низами. Но если единый организм настолько глубоко поражен какой-то болезнью, может ли в нем оставаться один-единственный орган, работающий безотказно? Конечно нет. Наверное, не может быть в таком обществе, в котором они живут, предельно честной, свободной от того же криминала милиции. Состояние правоохранительных органов отражает состояние всего общества. И уровень преступности в самой милиции будет таким же, какой существует в целом по стране. И среди милиционеров негодяев ровно столько, сколько их повсюду. Менты ведь в МВД не с Луны падают, не прилетают к нам с других, «правильных» планет. И если у нас продажная милиция, значит, государству на сегодняшний день это выгодно. Значит, именно такая милиция государству и нужна. Ведь милиция — лишь одна из систем, составляющих государственную власть. И по тому, какая она, эта система, можно судить о государственной власти в целом. Ну а внутри этой системы уже складывается своя собственная, подчиняющаяся своим внутренним законам.

Все это Соне было понятно, но касалось страны, положения в обществе, а ей хотелось знать нечто куда более конкретное: какое место в этой системе занимает ее муж? Частичный ответ на мучивший ее вопрос Соня получила буквально через пару недель.

Она проснулась рано, по первому зову маленького Костика, сразу же приступила к домашним делам, она старалась переделать их как можно быстрее, потому что на полдень была записана в парикмахерскую. Соня уже не могла смотреть на себя в зеркало: волосы отросли и совершенно потеряли форму стрижки.

«Я выгляжу неприлично», — подумала она и попросила Римму Матвеевну прийти к ним сегодня, пока она будет стричься.

Было воскресенье, Дашка пока околачивалась дома, поэтому Римма Матвеевна откликнулась на приглашение с большим удовольствием, а Соня, оставив детей на попечение бабушки, радостная, побежала в салон. Настроение было замечательным и оттого, что светило солнышко, и от самой возможности передохнуть от домашних дел и пройтись по воздуху, и от предвкушения долгожданных изменений в своей прическе.

В парикмахерской, которую обычно посещала Соня, сегодня было как-то непривычно шумно. Громко возмущалась немолодая постоянная клиентка Сониного мастера, ей нанесли на волосы краску, и, пока шло время окрашивания, ее место заняла Соня. Парикмахерша Оксана, намыливая Соне голову, пыталась прервать поток возмущений своей клиентки:

— Ниночка Петровна, ну вы же понимаете, что он сам виноват! Уже сколько раз об этом говорили, и все равно люди покупаются, ну смешно же ведь. Ясно же, что эти лотереи выигрышными не бывают. И что он вообще у вас делает на Центральном рынке, зачем он туда ходит?

— Оксаночка, вы не понимаете, он туда не ходит, — замотала головой Нина Петровна. — Он в жизни никогда ни одной вещи себе сам не купил. Это я его повела. Мы же собрались в Турцию, я хотела присмотреть купальник, а в магазинах все размеры детские и фасоны такие, что только стриптиз в них танцевать. На зрелую женщину ничего не подберешь, вот мне и посоветовали, сказали, что на Центральном вещевом рынке есть один павильон с очень приличными купальниками. Муж, как всегда, заканючил, он по рынку ходить не любит, а уж пока я буду мерить, всю душу своим нытьем вымотает. Ну, я его и отпустила поесть шашлычка и попить пива. Вот он и поел и попил на такие деньжищи, старый пень!