Ольга Ракитина - Маятник

— Семенова, безусловно, знает расположение предметов в помещении кассы, прекрасно там ориентируется, обстоятельно и точно воспроизводит детали преступления. Чувствует себя в «интерьере убийства» уверенно: из прихожей прямиком прошла в маленькую комнатку, где находилось кресло с трупом Сарры. Рассказ о собственных действиях в момент убийства и их мотивация убедительны.

— То есть ваше мнение сводится к тому, что убийство Сарры Беккер — дело рук Семеновой? — уточнил адвокат.

— Да, это сделала она. У меня в этом теперь нет никаких сомнений. Собственно, их и раньше не было.

— Она объяснила происхождение воска на полу прихожей?

— Да, причем абсолютно естественно. Она жгла свечу во время поиска ключей.

— Но ведь все свечи Мироновича оказались целы?

— Семенова всегда носит с собой в сумке свечной огарок. Я попросил её показать, и она его достала из сумки.

— М-да, женщина со свечой в сумке… такое не придумаешь! — удивленно покачал головой Карабчевский. — А что со спальным местом погибшей девочки?

— У нее действительно имелся топчан в одной из дальних комнат. Но в этой комнате, видимо, в последние дни появились мыши. Когда комнаты занимала семья Беккер, мышей не было. Скорее всего, они держали кошку. Но после переезда в Сестрорецк кошка исчезла и мыши осмелели. Соседство с мышами малоприятно, так что нетрудно понять, для чего Сарра захотела переночевать в комнате за кухней.

— Да, логично, — согласился Карабчевский, — а как она открыла витрину?

— Очень просто: отжала вверх угол крышки.

— Это действительно можно сделать? — не поверил адвокат.

— Можно. Она это продемонстрировала.

Карабчевский замолчал, прошелся по ковру из угла в угол, задумчиво остановился перед окном. Когда заговорил, речь повел совсем о другом:

— Дело Мироновича напоминает мне маятник. Ему придали некое движение: мощное, размашистое, я бы даже сказал, монументальное. Из Мироновича сделали изверга рода человеческого: похотливый сребролюбец; стареющий ловелас, к тому же отставной полицейский! Отвратительный набор качеств в глазах обывателя. Всё так убедительно сошлось на нем. Но мы этот маятник качнули совсем в другую сторону. Оказалось, что плохими могут быть не только и не столько стареющие ловеласы, сколь циничные, полные эгоизма женские натуры. Они могут прикрываться личиной беззащитности, рассуждениями о бескорыстной любви, да что толку? Никакая любовь не согреет ледяное сердце, ему любовь вовсе неведома. Любовь, толкающая на убийство ребёнка… надо же придумать такое.

— Семенова действительно чудовище. Но несоответствие внешнего облика внутреннему содержанию сбивает с толку. Многие не захотят поверить в то, что именно она убила Сарру Беккер.

— Путилин прав в том отношении, что мы вышли далеко за рамки адвокатских обязанностей. Семёнову надо предъявлять прокуратуре, не будем с этим далее тянуть, — решил Карабчевский. — Сегодня же я начну ее готовить к явке с повинной. Вот фурор-то будет!

— Вы уверены, что она согласится принять на себя отведенную роль? — с сомнением поинтересовался Шумилов. — Одно дело — просто так рассказывать об убийстве, и совсем другое — повторить под запись в протоколе, понимая, что этот протокол отправит в каторгу!

— Я не собираюсь использовать Семенову втемную. Она вполне рациональный человек, хотя и пытается изображать этакую утонченную барыньку. Она истеричка, но сие отнюдь не отменяет здравомыслия. Я объясню, что явка с повинной — это наилучший выход в том положении, в котором она очутилась. Добровольная явка предоставит ее защите большой маневр на суде, принимая во внимание сострадательность наших присяжных, сие окажется очень важным. Если же она вздумает артачиться — что ж! Мы все равно докажем ее виновность, только в этом случае у нее не будет никаких надежд на снисхождение суда.

Деловая часть разговора этим была исчерпана.

Шумилов пригласил адвоката к столу:

— Николай Платонович, вы просто обязаны провести полчаса с госпожой Раухвельд. Она мне не простит, если я не приведу вас к ней. Вы обречены попить с нами чаю.

Весь следующий день Шумилов с нетерпением посылал горничную Клавдию за газетами. Ни в утренних, ни в вечерних новостях ни единым словом не упоминалось о событиях, связанных с делом Мироновича. Алексей удивился, потом встревожился.

Правда, его несколько успокоило то обстоятельство, что никто из сыскной полиции не явился его арестовывать. По крайней мере, сие означало, что какой-то компромисс интересов между Путилиным и Карабчевским достигнут.

Ничего в прессе не появилось и через день. Это молчание правоохранительных органов о деле, широко известном и весьма скандальном, показалось Шумилову до того странным, что он написал короткую записку Карабчевскому с просьбой сообщить последние новости.

Мальчик-посыльный вечером тридцатого сентября принес Алексею Ивановичу конверт с ответом присяжного поверенного. Текст оказался весьма лаконичен: «Дамочка явилась в три часа пополудни 29 сент. Сакс до сих пор не может опомниться, истово проверяет сказанное ею. Дано распоряжение не допустить утечки сведений в печать. Вопрос в том, надолго ли его хватит?»

Ироничный тон вопроса свидетельствовал о хорошем расположении духа автора. Шумилова это успокоило: значит, всё идет как надо.

К Шумилову каждый день приходил доктор, обрабатывавший порезы и менявший бинты. Если в первую ночь Алексея лихорадило, то в дальнейшем температура не повышалась, угроза заражения крови миновала, и он уверенно пошел на поправку. За время вынужденного сидения дома Шумилов перечитал первый том «Истории Рима» Теодора Моммзена. Древний мир и латынь он находил необыкновенно увлекательными и с удовольствием тратил время на литературу, в той или иной степени посвященную этим предметам.

В первых числах октября Алексей начал совершать первые осторожные прогулки, сначала до излюбленного книжного магазина на Бородинской улице, а потом и подальше — до Невского проспекта и обратно. Госпожа Раухвельд подарила ему трость, на которую он мог солидно опираться во время своих моционов.

Раны на ногах покрылись тонкой прозрачной кожей. Рассматривая ступни, Шумилов насчитал семнадцать больших порезов и даже удивился тому, как это он умудрился повредить ноги, сделав всего два или три шага по битому стеклу. Как-то раз он упомянул об этом при разговоре с Мартой Раухвельд и услышал в ответ странную фразу:

— Что вы хотите, батенька, именно поэтому ни один фокусник не станет бегать по битому оконному стеклу!

Шумилов не совсем понял сказанное и попросил объяснить.

— Очень важно, как колется стекло: на большие осколки или маленькие. Большие осколки более опасны, они легче режут кожу, — наставительно сказала Марта Иоганновна. — Богемское стекло, имеющее высокое содержание свинца, всегда ломается на маленькие кусочки, поэтому его можно смело кусать, грызть зубами и при известной опытности это совсем не опасно. Оконное стекло самое дешевое, там нет свинца, оно ломается на большие осколки, поэтому ни один фокусник не станет его кусать.