Ольга Ракитина - Маятник

— Не волнуйтесь, Трофим Аркадьевич, на вас ни в коем случае не будет брошена тень подозрения в передаче этого документа защите, — заверил Шумилов, — тем более что вы его нам не передавали. Но в свой черёд оно, вероятно, оглашено будет. Согласитесь: налицо факт давления прокуратуры на судебных медиков. Я вас по-доброму предостерегаю: не идите на поводу следователя, не покупайтесь на его сладкоречивые обещания, помните о собственной чести. Я сам выходец с Дона и потому приведу вам казацкое присловие: можно потерять жизнь, но не должно терять совесть.

— Да, да, вы правы. Это было бы ужасно. Я и сам об этом думал, когда получил письмо следователя Сакса. Признаюсь, я был чрезвычайно смущен. Мне никогда не доводилось прежде сталкиваться с таким предельно откровенным… пренебрежением ко мне как к специалисту.

Шумилов понял, что доктор до сего момента пребывал в состоянии тревожного раздумья. Он колебался, боясь совершить серьезный промах. С одной стороны, совесть доктора и просто порядочного человека велела ему не поддаваться давлению прокуратуры, с другой — будучи маленькой сошкой громадной и сложной системы столичного правопорядка, он очень не хотел наживать могущественного врага в лице представителя вышестоящей инстанции. Теперь же колебания доктора закончились — обстоятельства приняли решение за него, и осталось только подчиниться.

За два дня до начала заседания Алексей Иванович получил билет-приглашение на слушания. Вообще открытые судебные процессы по громким уголовным делам собирали массу желающих попасть в зал заседаний, но это удавалось далеко не всякому. Распределением посадочных мест в зале занимался председательствующий на процессе судья.

Обычно по пять мест выделялись представителям правительствующего сената, Министерства юстиции, Штабу Корпуса жандармов, а также Министерству внутренних дел. Не менее трех билетов запрашивало Министерство двора. Определенное количество мест оставлялось для командированных на процесс представителей прессы. На процесс по делу об убийстве Сарры Беккер было направлено более шестидесяти журналистов, это был рекорд того времени! Разумеется, допуск на процесс получали все близкие родственники потерпевшего и подсудимых, изъявившие желание наблюдать за ходом судебных слушаний. Также существовала так называемая «прокурорская и адвокатская бронь», размер которой варьировался от величины зала, отведенного под процесс. В свободную раздачу всем желающим направлялось сравнительно небольшое число посадочных билетов, никак не более сотни. Между тем некоторые громкие процессы собирали в Санкт-Петербурге такие толпы жаждущих попасть в зал суда, что перед ними меркли самые фантастические театральные аншлаги.

Судьей был определен председатель столичного суда А. М. Кузьминский, обвинение поддерживал товарищ окружного прокурора И. Ф. Дыновский. Поверенным гражданского истца от имени Ильи Беккера, вчинившего Мироновичу иск на 5 000 рублей, был присяжный поверенный Н. М. Соколовский.

Оправдались худшие предположения Карабчевского: в одном процессе сводились сразу трое обвиняемых, не объединенных до преступления в единую банду. Сторона обвинения исходила из того, что заявление Екатерины Семёновой о ее непричастности к убийству Сарры Беккер полностью соответствовало действительности, прочие утверждения Семёновой игнорировались. Поэтому Миронович обвинялся в убийстве, Семёнова — в не предотвращении убийства, а Безак — в недонесении об убийстве. Помимо этого, Семенова и Безак обвинялись в кражах и укрывательстве краденого. Последний довесок представлялся весьма странным, поскольку получение вещей из кассы Мироновича в качестве платы за молчание юридически некорректно было считать кражей.

У каждого из обвиняемых был свой адвокат, а то и не один. Мироновича защищали Н. П. Карабчевский и В. Ф. Леонтьев, Семёнову — С. П. Марголин, Безака — Л. А. Базунов. Это были достаточно известные юристы. Участие их в этом деле определялось не столько весомостью гонорара (откровенно говоря, с Семёновой и Безака нечего было взять), сколько громкостью и скандальной известностью дела. Успешная защита на таком процессе могла косвенно принести большие дивиденды адвокату в виде всеобщей известности и укрепления деловой репутации. Впрочем, даже проигрыш был не особенно страшен, поскольку процесс сам по себе был прекрасной рекламной кампанией.

Алексей Иванович появился в здании Петербургского окружного суда за десять минут до начала заседания и обнаружил, что зал уже битком набит, что только подтвердило необыкновенный ажиотаж вокруг процесса.

Ввели обвиняемых. Миронович выглядел заметно похудевшим, как-то враз постаревшим, но держал себя со сдержанным достоинством. Семёнова была в черном, наглухо застегнутом платье, с гладко подобранными волосами, глядела вокруг строго-вызывающе. Безак держался от нее обособленно, ни разу не посмотрел в сторону бывшей любовницы. Он был весь как-то по-особенному подобран и прям. Алексей Иванович с интересом рассматривал этого «сердцееда» и ничего примечательного, действительно сильного и выдающегося, не находил в его весьма заурядном облике.

Необходимая процедура рассмотрения кандидатур присяжных протекала чинно, вяло и заняла приличное количество времени. После выбора присяжных и назначения запасных членов жюри, на случай заболевания кого-то из основного состава, суд занялся установлением личностей обвиняемых. Тут всё прошло быстро, как говорится, без сучка. Далее суд приступил к заслушиванию списка заявленных сторонами свидетелей и экспертов и выяснению вопроса, является ли неявка некоторых из них уважительной и не влечет ли оная неявка невозможность приступить к рассмотрению дела по существу. Список получился огромным — почти девяносто фамилий.

Его обсуждение грозило затянуться надолго. Алексей Иванович, прекрасно знавший обрядность уголовного судопроизводства и неотвратимую последовательность его действий, первые часы процесса пребывал в состоянии полудремы.

Удача, видимо, сопутствовала новому суду, и товарищ прокурора Дыновский начал зачитывать длинное обвинительное заключение еще до первого перерыва. Читал он очень быстро, невнятно, голосом монотонным и невыразительным. Чтобы понимать все, произносимое обвинителем, требовалось слушать его с максимальным вниманием. Едва Дыновский приступил к чтению, в зале воцарилась напряженная тишина, нарушаемая лишь звуком скрипевших стальными перьями секретарей.

По прочтении примерно половины текста обвинительного заключения утреннее заседание было прервано и объявлен перерыв до половины третьего часа пополудни.