Ольга Ракитина - Маятник

— Ну, попробую предположить, — задумался на миг Шумилов. — Возможно, после отказа Семеновой от признания полиция стала вновь опрашивать дворников и предъявила им Семенову для опознания. Они её узнали, причем сказали, что видели её не только двадцать седьмого августа, но и в сентябре, уже после ареста Мироновича. Так?

— Да, Алексей Иванович, в самую точку. Ещё дворники рассказали, что ее привозили полицейские и один господин в штатском — это вы, дорогой друг. Дворники заявили, что вся эта компания заходила в кассу ссуд. Смекаете? Полиция уцепилась за эту ниточку и стала разматывать. Допросили Семёнову, она назвала Боневича и вас. Тут-то и всплыла эта дурацкая история с презентами. Сегодня Боневича полиция взяла за жабры. Он не скрывал, что неоднократно встречался с Мироновичем и даже получал от него вещи, но клялся, что платил за них деньги. Хорошо, что он в свое время побеспокоился насчет того, чтобы обеспечить себе уважительную причину для посещения кассы.

— Как же это он проделал? — полюбопытствовал Шумилов.

— Со ссылкой на своего надежного человека, информатора, я полагаю, он накануне посещения кассы оставил в дежурном журнале запись о подозрительном шуме, якобы имевшем место в кассе. И совершенно официально, не делая из этого тайны, отправился проверить, не сорваны ли полицейские печати, не вскрывалось ли помещение. Хорошо, что тогда, в сентябре, он все официально оформил. Иначе вопрос стоял бы о его отчислении из полиции… Так вот, возвращаясь к вещам, полученным от Мироновича: полиция классифицирует эти подношения как плату за услуги особого рода. Дескать, Семёнову, мелкую воровку и не совсем психически здоровую женщину, подкупом и угрозами заставили взять вину на себя, а в кассу возили, чтоб натаскать ее «по легенде», потому что знали — следствие непременно начнет все ее показания проверять на месте. В принципе, эта версия выглядит стройной, весомой, я бы даже сказал, убедительной. Думаю, не иначе как уже завтра вас пригласят «побеседовать» в прокуратуре, а потом эту беседу оформят протоколом.

— Ну, что ж, фокус не новый. Я расскажу всё как есть. Совесть моя чиста. Законов я не нарушал, действовал в интересах своего работодателя, а таковым являетесь вы, Николай Платонович. В кассу я пришел вместе с полицейским, который, как я понимаю, действовал официально. Печатей не срывал, улик не прятал и не подбрасывал. Прокуратуре мне нечего предъявить.

— Ну, вот и славно. Знаете, фактор внезапности поражает иной раз не только преступников, но и честных людей, выбивая почву из-под ног даже у очень сильных людей. Я подумал, что лучше его исключить.

— Спасибо вам, Николай Платонович, — сердечно поблагодарил адвоката Шумилов.

Вызов в прокуратуру действительно последовал, только не на следующий день, а через два дня. Из этого промедления Алексей Иванович справедливо заключил, что следователь Александр Францевич Сакс не питает особенных надежд на официальный допрос своего бывшего коллеги и, более того, не знает, как подступиться к этому делу. Он, разумеется, был прекрасно осведомлен о характере занятий Шумилова и, судя по всему, всерьёз не рассчитывал прижать его.

В принципе, так и вышло. Общение с Саксом, если продолжительные монологи последнего можно было назвать словом «общение», затянулось почти на полтора часа. Александр Францевич пытался «разговорить» Шумилова, но последний был чрезвычайно лаконичен и отвечал только на конкретные вопросы. Кульминацией разговора явился вопрос, заданный следователю Шумиловым: «Будут ли против полицейского Боневича выдвигаться обвинения в преступлении по должности?»

Подбрасывание улик и фабрикация свидетельских показаний, устроенные сотрудником полиции, подпадали именно под определение «преступления по должности». Сакс помялся и, в конце концов, признал, что «вопрос не будет рассматриваться в такой плоскости». Это означало, что фактически Боневича ни в чем обвинять не станут. То обстоятельство, что он привел с собой в ссудную кассу Семёнову и Шумилова, в худшем для Боневича случае будет названо халатностью.

Сакс попросил Шумилова рассказать о розысках Семёновой и о сути сделанного ею признания. Просьба представлялась совершенно бессмысленной. К великому неудовольствию Александра Францевича, его собеседник и тут оказался крайне неразговорчив. Весь рассказ Шумилова о розысках Семеновой уложился буквально в дюжину предложений.

Расстались они, уставшие друг от друга. Шумилов был измучен велеречивостью напыщенного следователя, а Сакс, в свою очередь, раздражен немногословностью юридического консультанта.

Прошло несколько дней, когда свежим солнечным утром, уже безотчетно пахнувшем весной и скорыми оттепелями, Алексей Иванович ехал в вагоне конки. Солнечные блики на полу от блестящих медных поручней вибрировали и дергались при каждом резком движении вагона. Вагоновожатый с сумкой через плечо задремывал, пригревшись на солнышке, припекавшем сквозь оконное стекло. До уха скучающего Шумилова донесся быстрый говорок тощей дамы с ридикюлем на остро выпирающих из-под платья коленках. Обращаясь к своей спутнице — такой же востроносой, с водянистыми серыми глазами, она пересказывала ей свежую колонку «Уголовной хроники».

— …Занималась правкой очерка о деле Мироновича. Там очередная сногсшибательная новость! Вы слышали, эта несчастная, Екатерина Семёнова, опять призналась в том самом убийстве! Представляете?! Она же сначала отказалась от всех признаний, теперь же все отыграла назад. Странно, правда же? Она заявила, что не считает допустимым, чтобы подозрение, построенное на её словах, падало на невиновного.

«Экий странный зигзаг», — подумал Алексей Иванович. Ни в какое благородство душевных порывов Семёновой он, разумеется, не поверил. Но и объяснить этот странный с позиций здравого смысла финт тоже не мог. Хотя при чем тут здравый смысл? Может, все гораздо проще и циничнее? Никакого смысла, никакого рассудка, одни голые инстинкты? Может, просто убедилась, что обещания Безака в вечной любви, переданные ей за решетку, — сплошное надувательство? А раз так — можно и самой в тюрьму, и его наказать? Но вот что будет делать следствие? Куда пойдет дальше господин Сакс? Ведь неглупый, в общем-то, человек, должен уже понять, с кем имеет дело. Оценивая данные и против Мироновича, и против Семеновой, неужели он не сможет подняться над личными амбициями? Зада-ачка…

Время шло своим чередом. Наступил март, потом апрель. Дело об убийстве Сарры Беккер как бы замерло. Казалось, ничего нового с персонажами этой драмы уже не могло произойти. Семенова попала вторично в тюремный лазарет с двусторонним воспалением легких. После нескорого излечения ее вернули в камеру. Следователь Сакс шлифовал формулировки обвинительного заключения, стараясь придать им чеканную строгость евклидовых постулатов.