Спенсер Куинн - Поймать вора

Слониха тем временем по-прежнему рвалась вперед — угодившая в нее пуля не замедлила ее бег. Хотя я не назвал бы это бегом, и трусцой не назвал бы: на трусцу, правда, было похоже, только на гигантскую. Пинат направлялась к опускавшимся металлическим воротам. Они были, разумеется, закрыты. Теперь слонихе придется остановиться, прервать свою трусцу или как еще назвать ее аллюр. Но она не остановилась и продолжала бежать на ворота. Они смялись и с громким металлическим скрежетом — не скрою, этот звук вызвал у меня нервную дрожь — вылетели вон. Что мне оставалось делать, как не последовать за Пинат? Не сидеть же на складе со змеями — некоторые из них уже, кажется, ползли в мою сторону. Благодарю покорно, как говорят люди. Такие приключения не в моем вкусе. Хотя о вкусах не спорят: кому-то нравится чай, а я, например, пью воду. Вдруг я увидел стоявшую рядом с погрузочной платформой полную воды лохань. Почему я ее раньше не почуял? И почему не чуял теперь? Все запахи забивал запах Пинат. Я поспешил к лохани и налакался под горло — о вода! — но все это время не спускал глаз со змей. Некоторые из них были огромными. А какие клыки! В этот момент большая зеленая змея вонзила зубы в другую, черную, еще длиннее, и вся змеиная масса стала извиваться быстрее, шипение сделалось громче. Это был кошмар.

Я побежал по погрузочной платформе. Еще не совсем стемнело, и я ясно видел слониху. Она была во дворе и направлялась — как бы получше выразиться — к старому драндулету серебрянозубого. Вот она уже рядом, подняла огромную круглую стопу и, ударив, разнесла весь передок. Зачем? Я понятия не имел. Но мне ее выходка понравилась, понравилась на все сто. Слониха высоко задрала хобот и послала в темнеющее небо красивый трубный звук. Мне понравилось, как она трубит, — не хуже, если не лучше, Роя Элдриджа, — и я хотел послушать еще, но в этот момент мимо меня промчался бабуин, так что только ветер просвистел. Прежде чем он скрылся из виду, я заметил, что он прихватил сомбреро.

Я же спрыгнул на землю и побежал к Пинат. Мы вели расследование о ее пропаже — следовательно, я отвечал за нее. Сначала требовалось привлечь ее внимание. А для этого дождаться, пока она добьет колымагу. Времени на это потребовалось не много.

Я попробовал гавкнуть, но не громко, — у меня было ощущение, что шуметь сейчас не стоит. Как там говорит Берни? Начать с чистого листа? Мне вспомнилось раннее детство, еще до щенячества в доме, где продавали крэк. Меня приучали ходить в лоток на листок бумаги. Это имеет какое-то отношение к выражению Берни? И вдруг я понял: нам нужно начать наши отношения с Пинат с чистого листа, ведь пока что мы совсем разные. Как я об этом догадался? Да очень просто. Потому что она снова задрала хобот и затрубила — буквально оглушила небеса.

Затем все стихло; такая полная тишина наступает, после того как очень низко пролетит самолет. К тому времени слабый свет остался только на дальнем склоне холма — все остальное погрузилось в ночь. Пинат возвышалась огромной тенью, словно нечто растущее из самой земли. У меня возникло чувство, будто я стою у горы, причем очень пахучей горы. Ощущение не из приятных, и я гавкнул. Звук был таким слабым, что я вспомнил Игги — большого любителя потявкать, подпрыгивая у окна.

Я попытался гавкнуть громче — вот это уже лучше, похоже на меня. Готов действовать, никаких сомнений, и привлек внимание Пинат. Она посмотрела вниз, ее большие глаза вспыхнули огненным пламенем, и я понял, что на складе пожар. Затем повернула голову в мою сторону — скорее качнула, чем повернула, — и внезапно с удивительным проворством хлестнула меня хоботом. Удар получился чувствительным, словно меня огрели не носом — ведь хобот у слонов то же, что у других нос? — а чем-то деревянным, и в следующую секунду я кувырком покатился на землю.

Немного отлежался, перевел дух и поднялся. Слониха удалялась от склада к дороге, а склад хотя и горел, но не весь — языки пламени показывались в разных местах. Правильно ли поступала Пинат? Я так не думал. Дорога для людей. А здешние люди, кроме Побре, нам не друзья. Я поспешил за слонихой.

Не слишком торопясь, она успела преодолеть большое расстояние, так что мне пришлось припустить — не во всю мощь, но и не мешкая. Я забежал вперед, повернулся и гавкнул. У меня есть лай на всякие случаи жизни. Этот — короткий и отрывистый — означал: жми на тормоза. Казалось, все ясно.

Но до Пинат не дошло: она продолжала трусить, покачивая головой, — и вдруг хобот метнулся в мою сторону. Ну нет, крошка, на этот раз не выйдет. Я отскочил в сторону, но тут же вернулся на место и снова коротко, отрывисто гавкнул. Знал, как себя вести: трудно объяснить, откуда взялись мои пастушьи навыки, но они жили во мне. Моя задача заключалась в том, чтобы не пустить слониху к дороге и направить в другую сторону. Но Пинат этого не понимала, поскольку не собиралась поворачивать, — продолжала грузно топать к дороге, так что у меня под лапами содрогалась земля, и это, признаю, стало меня раздражать. Неужели она не знала, как следует поступать, когда тебя загоняет пастух? Это явно усложняло мою работу.

Но мне и раньше приходилось справляться с трудными заданиями. Я вспомнил дело о разводе мистера Тейтельбаума — не прекрасного кошерного цыпленка, которого подавали на обеде в честь окончания процесса, а все, что было до этого. Мне пришлось загонять мистера Тейтельбаума и его разгневанных сторонников обратно в парную. Если я был способен на это, то нечего сомневаться, что и теперь…

Хобот со свистом вновь полетел в мою сторону, а я, видимо, отвлекся и потерял бдительность, потому что опять очутился в воздухе, перекувырнулся и шлепнулся на землю. Что же происходит? Во мне, если вы еще не в курсе, почти пятьдесят килограммов, и если кого-то надо сбить с ног, то сбиваю я. Прыжком вскочив, я поднялся на задние лапы, а передними замахал перед Пинат. И из этого положения впервые рассмотрел ее белеющие в темноте бивни. Это что, зубы? Кажется, Чарли что-то об этом рассказывал. Точно, зубы, только разросшиеся до энной степени, что бы это там ни значило. Я перестал лаять, перестал молотить передними лапами и стоял на задних — вот уж совсем новое для меня положение. И пока ждал, чтобы меня осенило, что делать дальше, из темноты между мной и Пинат выползла змея. Я совсем забыл о змеях — они повылезали из месива ящиков, и теперь, когда на складе пожар, расползутся по всей округе. Я опустился на все четыре и зарычал. Змея свернулась кольцом, и в ее пасти, угрожая, быстро-быстро замелькал язык. Только тут Пинат поняла, что рядом опасность. Неужели она, как и Берни, ночью совсем ничего не видит? Кстати, «ничего» — так переводится с южного жаргона имя нашего с Берни любимого музыканта Бо Диддли, но я сейчас не об этом. Слониха остановилась как вкопанная и завопила — похоже на то, как трубила раньше, только противнее. Звук резал мне уши, и к тому же мне совсем не нравилась эта змея. Все складывалось как-то не так. Я внезапно потерял терпение. Обошел змею, приблизился к Пинат, встал совсем рядом с этим ее хоботом и бивнями и залаял во всю мощь. И вот неожиданность: слониха на шаг попятилась. Я, продолжая лаять, сделал шаг вперед, и не один — одним дело бы не ограничилось: мой шаг меньше шага Пинат. Она еще отступила. Я наступал, жарко и зло гавкая. Ее уши в вышине — такими ушами, наверное, все очень хорошо слышно — захлопали. Я ощутил дуновение, и все еще чувствовал его, когда слониха повернулась и потрусила в другую сторону — в ту, что хотел я, прочь от дороги. Я побежал за ней. Вот когда начался настоящий загон вроде того, с мистером Тейтельбаумом и его компанией из парной. Только на этот раз все было намного сложнее.