Спенсер Куинн - Поймать вора

Мы с Пинат удалялись от дороги, от уже охваченного пламенем склада и углублялись на равнину, где, на сколько хватает глаз, не было ни одного огонька. Пожар бросал отсвет на задницу слонихи, и мое внимание привлек ее хвост — разве можно представить жизнь без хвоста? — но какой же он был маленький по сравнению с ее огромными размерами: вроде веревочки с кисточкой волос на конце. И это были единственные волосы на ее теле. Вот чудо!

Иногда Пинат крутила хвостом, иногда махала из стороны в сторону, словно пришла в хорошее настроение, хотя я понятия не имел, в каком она настроении. Эта мысль меня сильно тревожила, и я забежал вперед и поносился туда-сюда, чтобы показать, кто из нас главный. Поняла ли слониха, что я хотел ей сказать? Не знаю. Но она продолжала трусить в нужном направлении — следовательно, я добился своего, и никто не мог отрицать, что главный именно я, Чет-Ракета. Новый оборот вокруг слонихи я завершал с такой скоростью, что встречный ветер прижал к голове мои уши. Это было так здорово, что я, видимо, отвлекся, потому что пропустил момент, когда поднялась ее задняя нога, которая была толще Голодного Чувака из нашей дежурной пиццерии в Долине, и без предупреждения нанесла боковой удар. Я вильнул в сторону, и нога едва коснулась меня, однако и этого оказалось достаточно, чтобы я сделал кульбит в воздухе и снова крепко приложился о землю.

Но сразу вскочил. «Свалили — сразу поднимайся» — это наш с Берни принцип, потому-то «Детективное агентство Литтла» такое успешное. Есть и другие причины, но сейчас в них не время разбираться. Я невольно подумал: Берни. Я уже говорил, что у него лучший из всех людей запах? Ну и что ж, можно повториться. Это очень важно.

Так, на чем я остановился? Ага, шлепнулся, а теперь снова вскочил на ноги. Пинат оказалась трудным орешком. Но разве я боюсь тяжелой работы? Нет. Только тяжелым трудом можно раскрыть преступление. Это говорит Берни, и я ему верю. Пинат забыла или с самого начала не поняла, что… И о чем это «что»?.. Я стоял в мексиканской пустыне и смотрел на топавшую вперед слониху. С вами случалось, что вы пытаетесь что-то вспомнить, но никак не удается?

Наконец осенило: Пинат забыла, что я пастух, а она — мое стадо. Я забежал вперед и приготовился залаять, а потом, если потребуется, повторять лай, но в этот момент ночь, ставшая совсем темной, внезапно осветилась.

Слониха замерла и снова захлопала ушами. Подняла голову, посмотрела на небо. Я тоже взглянул вверх. За далекими холмами взошла луна. Я никогда не видел ее такой большой, толстой и желтой. Мы смотрели на нее, я и Пинат. Какая красивая — я имею в виду луну, а не Пинат. Разве может быть красивым существо, если у него всего волос — только кисточка на хвосте? А вот луна, большая, толстая и желтая, — это другое дело. Прошло немного времени, и я услышал благозвучное «у-у-у, у-у-у». Э, да это же я сам. Сижу на задних лапах и пою луне или по крайней мере стараюсь издавать приятные звуки.

Пинат посмотрела на меня сверху вниз. Ее хобот пришел в движение. Неужели опять? Но на этот раз все вышло по-другому. Хобот свернулся, а затем тихо и мягко развернулся, и его кончик коснулся меня — точно между ушами, именно там, где я люблю, чтобы меня чесали. Я сидел и, несмотря на стычки, которые между нами случались, не чувствовал опасности. Слониха не то чтобы чесала меня между ушами — все-таки хобот — это нос, а как можно почесать носом? Просто терла мне голову. Но было что-то странное в кончике ее хобота: он напомнил мне пальцы людей.

Пинат убрала хобот. Я поднялся и помахал хвостом. Она слегка присела и стала писать — страшный получился ливень. Я задрал ногу и тоже пописал, намереваясь оставить поверх ее свою метку. Могу сказать одно: я старался как мог. После того как я опустел, она еще долго, как муссон, продолжала свое, а когда закончила, небольно потрепала меня хоботом. Я гавкнул на нее, негромко, скорее глухо проворчал, чтобы она знала, что пора трогаться в путь, причем пастухом буду я, а она — моим стадом. И мы бок о бок направились в сторону луны.

Ночь веяла прохладой, легкий ветерок дул нам навстречу. Странно: луна почти такая же большая, как солнце, а сегодня почти такая же желтая, но от нее никакой жары. Просто солнце другое… А что другое? Берни говорил об этом миллион раз. Я пытался вспомнить, что он рассказывал, но думал больше об интересе Берни к небу, а потом просто о Берни. И стал кое-что подмечать: как луна, например, поднимаясь, сжималась и теряла желтизну и как холмы, из-за которых она всплыла, стали казаться знакомыми.

Мы продолжали двигаться: Пинат шла, а я небыстро трусил, что мне дается так же легко, как обыкновенный шаг. Земля от поступи слонихи слегка дрожала. Я к этому привык, даже решил, что мне нравится. И вдруг заметил что-то на холме. Вроде гигантского человека на вершине. Конечно, там был не человек. Да это же сагуаро — самый высокий кактус из всех, что мне приходилось видеть. Теперь я точно знал: дом по другую сторону холма. И, ориентируясь на высокий черный силуэт, слегка изменил направление. Пинат последовала моему примеру.

Мы шли всю ночь, словно на приятной и легкой прогулке, и не встречали никаких трудностей. Звезды померкли, луна давно исчезла, небо с одной стороны превратилось в молоко, а затем на весь небосвод пролились яркие краски. Холмы теперь казались ближе, но еще далеко. Вокруг нас расстилалась плоская, безлесная, каменистая равнина с одним-единственным растущим в пересекавшем наш путь высохшем русле зеленым деревом. В нашем дворике на Мескит-роуд было очень похожее. Леда хотела его срубить, потому что с него летели стручки, но развод случился раньше. Однако это все ерунда — важно другое: я стал ощущать запах, который… Неужели?

Пинат наддала. Непонятно, как существо таких размеров может бежать с такой скоростью. Я припустил за ней. К тому моменту, когда я добежал до сухого русла, она была уже на дне. Но русло оказалось не совсем сухим — восходящее солнце блистало на поверхности маленького озерца. Пинат подбежала к краю, опустила хобот в воду, затем изогнула ко рту и попила. Она повторяла это много раз, затем вошла в озерцо и села, но лишь малая ее часть скрылась под поверхностью. Закрыла глаза и осталась в воде.

Я испытывал легкую жажду — не такую свирепую, как в клетке, когда у меня покрылся коростой язык, а обычную, как после долгой прогулки. Я подошел к краю озерца и полакал. Вода отдавала пылью, но была недурна, совсем недурна. Я полакал еще.

Глаза слонихи открылись. Она смотрела, как я пью, а я смотрел, как она глядит на меня. Ее хобот погрузился в озерцо, и я, естественно, решил, что Пинат захотела еще попить. Но хобот неожиданно вытянулся в мою сторону, и из него, промочив меня насквозь, хлынул поток воды. Берни иногда проделывает такую же штуку, только с садовым шлангом — это одна из моих любимых игр, Я начал бегать вокруг озерца, кидаясь со всей прытью то в одну, то в другую сторону, а слониха, сидя на заднице, обливала меня всякий раз, когда я приближался к воде. Мы что, забавлялись, или как надо было это понимать?