Спенсер Куинн - Поймать вора

Когда игра кончилась, солнце стояло уже высоко. Я повернулся к холмам. Нам предстоял еще долгий путь. Рыкнул на Пинат, что означало: вставай и пошли. Она не поднялась и вместо этого стала принимать душ. Я гавкнул громче — никакого толку даже после того, как душ был завершен. Я стоял у кромки воды и лаял до хрипоты — безрезультатно. Пинат не замахивалась на меня хоботом и не злилась. Она просто меня не замечала.

Я еще полаял, потом поднялся на берег и сел в тени зеленого дерева. Но вскоре уже не сидел, а лежал, свернувшись. Я слышал плеск воды. Мне привиделось, что я еду верхом на Пинат, и мне стало противно.

Проснувшись, я ощутил голод. Понюхал воздух — никаких запахов еды. Вообще никаких запахов, кроме запаха Пинат, который вытеснил все остальные. Неудивительно: оглянувшись, я увидел, что она лежит рядом со мной, спина к спине, возвышаясь как стена и вторгаясь в мое пространство.

Я развернулся, поднялся и как следует потянулся, приподняв задницу и вытянув вперед лапы. Не могу выразить, какое от этого приятное ощущение. Затем провел славную рекон… реко… или как это там называется, …гносцировку — очень важное дело в нашей работе. И по красноватому оттенку неба и длинным теням сразу понял, что день клонится к закату. Холм с гигантским кактусом на вершине, за которым был дом, оставался еще далеко. Вокруг расстилалась безлесная равнина с единственным зеленым деревом, под которым расположились мы с Пинат. Затем я заметил в стороне движущееся рыжевато-золотистое облако. Оно приближалось, но не совсем в нашем направлении, и это было хорошо, потому что пыль поднимали джипы вроде тех зеленых, на которых ездит капитан Панса и его подручные. Я покосился на Пинат — слониха все еще спала в тени зеленого дерева. Она то ли постанывала, то ли храпела, но не собиралась вставать, и это тоже было хорошо, потому что заметить стоящего слона легко даже с большого расстояния. Затем в голову пришла другая мысль: а что, если в одном из этих джипов едет Берни?

В следующую секунду я уже бежал во всю прыть, но не в сторону машин, а срезая угол, чтобы перехватить их впереди. Несся как никогда быстро и думал: Берни, Берни. Вскоре я заметил ухабистую колею, по которой двигались джипы. Проследил, куда она ведет, засек место, где рос низкий кустарник, который они должны были миновать, и нацелил туда. Как это называет Берни? «Перехватить во время проезда», — вот как, лучший метод нашего детективного агентства. Я оттолкнулся от земли и включил самую быструю передачу — люблю это делать. В ушах засвистел ветер. Недаром же меня прозвали Чет-Ракета!

Но даже при том, что я бежал на высшей передаче и в ушах свистел ветер, джипы оказались у кустов первыми. Я подобрался к ним близко, чтобы увидеть фигуры сидевших в них людей, но недостаточно, чтобы понять, был ли среди них Берни. Теперь я несся по колее, глотая пыль, готовый взорваться изнутри. Но это меня ничуть не волновало — я думал только о Берни.

Прошло немного времени, и я понял, что больше не глотаю пыль. Я не видел джипов и даже не слышал их. Еще немного пробежал по дороге, но затем, тяжело дыша, остановился. Машины уехали. А я хотел сам не знал чего: наверное, вцепиться зубами в шины этих джипов. Люди и их машины — это большая тема, но об этом позже. А пока главным вопросом был: чувствуется ли в воздухе запах Берни, пусть даже очень слабый. Я не мог сказать с уверенностью. Надо было все как следует обнюхать.

Но в этот момент где-то далеко, но очень ясно раздался трубный звук. Я посмотрел в направлении, откуда прибежал. Возле зеленого дерева, почти возвышаясь над ним, стояла огромная слониха. Трудно было судить на таком расстоянии, но мне показалось, что она подняла хобот, как иногда поднимает руку Берни, когда хочет, чтобы я к нему подбежал. Глупая мысль, но она пришла мне в голову. Я повернул и побрел обратно — понимал, что несу за слониху ответственность.

Когда я оказался у сухого русла, Пинат снова забралась в озерцо и принимала душ. На меня она не обратила внимания, черпала хоботом воду, выливала на себя и хлопала ушами, извергая из них струи воды. Мне внезапно пришло в голову, наверное, немного запоздало, что она артистка. Фу ты, забыл, мне ведь приходилось работать с артистками — например, с Уиди Уиллис, исполнительницей песен в стиле кантри, или с Принцессой, победительницей бест-ин-шоу, и каждый раз возникали какие-то сложности. Кроме того, мне было жарко, я насквозь пропитался пылью, и у меня испортилось настроение. Я подошел к кромке воды, напился и почувствовал себя лучше, почти тип-топ.

Пинат села. Наверное, она планировала приятное, долгое купание. Я посмотрел на потемневшие в меркнувшем вечернем свете холмы. Было ли у нас время на приятное, долгое купание? Нет. Неужели слониха этого не понимает? Я гавкнул. Она проигнорировала меня в своей спокойной, тяжеловесной манере, не обнаружив ни малейшего намерения хоть как-то отреагировать. Это кого угодно вывело бы из себя. Я вошел в озерцо, шлепая по воде лапами, приблизился к слонихе и крепко ткнул в бок. Ну и что? Она вскочила так поспешно, что подняла волну, которая выбросила меня на берег. Я поднялся, отряхнулся и направился к холмам. Пинат как миленькая последовала за мной. Мне даже не требовалось оборачиваться — по тому, как содрогалась под лапами земля, я знал, что она за мной идет.

Наступила ночь. Над холмами поднялась желтая луна, хотя и не такая большая, как накануне, — успела потерять кусок себя. Этот кусок меня беспокоил: куда он делся? В таких вещах хорошо разбирается Берни. Я немного подумал о нем. Затем мои мысли переключились на еду: я вспомнил, например, мемфисские ребрышки от Макса и как с косточки сходит сочное мясо, а потом остается еще и кость, или галеты вроде той, что дал мне судья, когда я присутствовал в суде в роли улики А, в то время как уликой Б служил «магнум» сорок четвертого калибра, вырытый мною из клумбы, куда его закопал бандит, который теперь мотает срок и дробит на солнцепеке щебень. Затем я снова подумал о Берни, потом опять о ребрышках. И все это время, словно барабанная дробь, раздавалось негромкое «бум-бум» по земле. Я ведь обсуждал с вами Большого Сида Катлетта [45] Катлетт, Сидни (1910–1951) — джазовый ударник, прозванный за свой рост Большим Сидом. ? Нет? Поговорим о нем как-нибудь в другой раз. За этими размышлениями время пролетело быстро. Престо, как выражается Берни. Не успел я оглянуться, как перед нами вырос холм с огромным, одиноко торчавшим кактусом на вершине. Помнится, Берни сказал «престо», когда поворачивал ключ в замке зажигания, прикуривая от аккумулятора машины окружного прокурора. У окружного прокурора оказался в багажнике огнетушитель, так что больших проблем не возникло.