Татьяна Романова - Фантастика и Детективы, 2014 № 11 (23)

— Мне вас рекомендовали, — у женщины был тихий голос, даже слишком тихий. Эльвире пришлось напряжённо вслушиваться, чтобы разобрать слова.

— Какого рода ваши проблемы? — спросил Себастьян.

— Дело в том, что я кричу по ночам, — она говорила с виноватым недоумением — мол, надо же, какая неприятность. — Соседи… жалуются. А я ничего не помню.

— Вы понимаете, что я не могу дать вам никаких гарантий? Возможно, после того, как я с вами поработаю, вы почувствуете себя хуже.

Женщина неуверенно сказала:

— Тогда, наверное, мне стоит уйти?

— Подождите, — Себастьян хмурился, чем-то очень недовольный. — Кто вам меня рекомендовал?

Женщина назвала имя. Эльвира слышала его впервые, но Себастьяну оно явно говорило о многом. Он сплёл и расплёл пальцы. Эльвира с удивлением поняла, что Себастьян выведен из равновесия. Это было забавно: чуть ли не впервые на её памяти в этом кабинете клиент вёл себя спокойнее хозяина.

— Ложитесь на кушетку, — сказал Себастьян, кажется, приняв решение. — Расслабьтесь.

— Вы уверены? Ведь вы сказали, нет гарантий…

— Спите, — сказал Себастьян так уверенно, что даже у Эльвиры отяжелели веки, и она зевнула.

Женщина задышала ровно и глубоко.

Себастьян махнул Эльвире рукой — давай.

Она закрыла глаза.

И открыла их, стоя перед вратами из белого камня и кости. Часть клыков была обломана, пожелтела, некоторые даже почернели. В костяной решётке зиял неопрятный провал.

— Взлом? — спросил Себастьян. — Что скажешь, Эли?

— Не похоже, — ответила она, присмотревшись. — Кости выкрошились сами по себе. Сгнили от старости. Ты знаешь, с возрастом у многих защита слабеет. Но до такой степени…

Она дотронулась до одного из клыков, посыпалась костяная труха.

— Я видела похожее у древних стариков, которые так устали и так измучены болезнями, что сами ждут и желают себе смерти.

Себастьян кивнул задумчиво и сказал:

— Входим.

И шагнул в ветхие, осыпающиеся ворота.

Мгновением позже Эльвира нырнула следом, чувствуя, как запястье охватывает привычный поводок.

Стены здесь напоминали гладкое тёмное стекло. Потолок терялся где-то высоко, в темноте.

И повсюду здесь были бабочки. Они носились в воздухе, садились Эльвире на руки, на плечи, ползали по стенам, сталкивались друг с другом и падали на пол, устилая его шелестящим ковром. Эльвира опустилась на колени, запустила пальцы в шуршащую, лёгкую массу. Большая часть тех, что на полу, была мертва или умирала.

Запахи были слабые, неуверенные. Тусклые.

— Эли, что у тебя? — сапоги Себастьяна хрустели по телам мёртвых бабочек.

— Пусто.

— Она здорова?

— И близко нет. Такое чувство, словно она медленно умирает. Но здесь нет ни паразитов, ни пожирателей. Здесь вообще нечего есть. Она пуста.

Эльвира протянула Себастьяну горсть высохших крылатых тел:

— Как вот это.

— Тогда почему она кричит по ночам?

Эльвира пожала плечами.

Себастьян зашагал по коридору. Эльвира, поколебавшись, пошла за ним, держась чуть позади. Сонм бабочек кружился над ними. И больше никого и ничего. Поворот за поворотом — всё то же самое. Сколько она ни принюхивалась, не могла уловить ни желаний, ни чувств, ни страхов — лишь блеклые, невыразительные отголоски.

— Она ничего не хочет, Себастьян, — сказала Эльвира в конце концов, останавливаясь, не дойдя до очередного поворота. — Ей всё безразлично. Она не хочет жить. И я не могу понять, почему.

— И сама она тоже ничего не понимает, — отозвался Себастьян. Он провёл по стене рукой, потревоженные бабочки разлетались. Некоторые упали на пол и остались там лежать, неподвижные. — Не помнит своих кошмаров… Эли, мы не там ищем.

Он постучал костяшками пальцев по тёмному стеклу. Звук был глухой.

— Где-то здесь должна быть запертая комната. Наглухо запечатанная, не пропускающая наружу ни запахов, ни звуков.

— И как нам её отыскать? — Эльвира в очередной раз попыталась почувствовать хоть что-то, отличное от тусклого, тягостного равнодушия угасания: безнадежно. — Тут нет следа, по которому я могла бы пойти. А случайно наткнуться на запертую, замаскированную дверь… Это невозможно, Себастьян.

— Раз она видит сны, — сказал он медленно, — значит, кое-что всё же должно просачиваться наружу. Должен быть какой-то след. Давай, Эли. Попробуй почуять.

Эльвира побежала вперёд, неуверенно, не особенно понимая, куда смотреть и что искать. Окажись она в подобном сознании в своём прошлом существовании, до преображения, не задержалась бы лишней минуты. Высохшая, едва живая душа — что здесь может заинтересовать пожирателя?

Она кружила по коридорам, распугивая бабочек. Все проходы казались одинаковыми. Тёмное, гладкое, шёлковое стекло, прохладное на ощупь. Ни звука, кроме бесконечного сухого шелеста крыльев. Один поворот, второй, третий. Пыль и увядание. Никаких следов, никаких запахов. Может быть, она уже несколько раз пробежала мимо того места, которое искала, не заметив скрытой двери. Ещё один поворот, и ещё — Эльвира сбилась со счёта. Бессмысленные поиски раздражали, привычная острота чувств притупилась: сказывалось пустое напряжение. Ей всё труднее было сопротивляться сонному оцепенению чужого сознания, она то и дело ловила себя на том, что просто бежит, не глядя по сторонам, не нюхая воздух, ни о чём вообще не думая.

…Она замедлила бег, потому что почувствовала: что-то изменилось. Остановилась, пытаясь понять, что заставило её прервать механическое кружение по коридорам.

Звук её шагов, вот в чём было дело. Сейчас он звучал иначе, отдаваясь гулким эхом. Эльвира опустила глаза — и увидела, что ступает не по ковру из бабочек, а по твёрдой, гладкой поверхности. Под ногами у неё маячило её собственное отражение, расплывчатое и смутное: пол был из того же тёмного стекла, что и стены.

Слой мёртвых и умирающих бабочек ровным полукругом огибал ничем не примечательный с виду участок стены. Ни одно насекомое не пересекало невидимой границы.

Эльвира приблизилась к стене — теперь каждое её движение повторяли два отражения, одно снизу, другое перед ней.

Она прижала ладони к стеклу и почувствовала лёгкую, чуть заметную дрожь.

Звать Себастьяна или погодить?

Эльвира постучала по стене — та вздрогнула сильнее. Эльвира услышала длинный, протяжный отзвук, раскатившийся по коридорам.

За тонким стеклом была пустота.

Тогда она ударила снова, в полную силу, превратив на миг руку в покрытую жёсткой чешуёй лапу.

Стекло с хрустким звоном осыпалось.

Из темноты на Эльвиру пахнуло страданием, горьким до такой степени, что она задохнулась.

Волна едкой боли разлилась вокруг — и вихрь бабочек поднялся в воздух за спиной Эльвиры. Все, что были живы, стремительно разлетались в разные стороны, удаляясь как можно дальше от пролома в стене.