Татьяна Устинова - Хроника гнусных времен

У его бабушки смородина была мелкой и твердой, как сухой горох. У братьев и сестер не хватало терпения дожидаться, когда она созреет, и они, как козы, обгладывали бедные ветки, пока они были еще зелеными, а потом мучились животами.

Зато они были детьми, свободными от мещанских ценностей.

Интересно, сестра Зинаида своего ребенка тоже станет держать голого на коричневой клеенке и обливать холодной водой “для закаливания” или ей хватит ума купить ему фланелевый комбинезон, уютного зайца и памперсы?

– Зося Вацлавна? – переспросила Нина Павловна с удивлением. – Мама с ней рассталась. А почему она вас интересует?

– Просто так, – сказал Кирилл. Он набрал полную горсть смородины и высыпал ее в круглую корзину, стоявшую тут же. И стал набирать следующую.

Нина Павловна внимательно смотрела на него.

– Ваш сын стал учить арабский язык, потому что так хотела бабушка?

– Она давала ему какие-то книжки, когда он был еще маленький. Красивые книжки с картинками. Они ему нравились, и он, когда вырос, стал учить язык.

– Она хотела, чтобы он учил именно арабский язык?

– Да ничего она не хотела! Просто ей нравились красивые, необыкновенные профессии. У вас много знакомых, которые говорят по-арабски?

– Нет.

– Ну вот. Ей казалось, что это очень шикарно – говорить по-арабски. И она Сережку приохотила.

– А как вообще эти книги попали в ваш дом? Сергей сказал, что они принадлежали Якову и он боялся, что они пропадут.

– Наверное, так оно и было.

– А почему он не оставил их собственной семье? У него же была семья? Я даже фотографии видел, Настя мне показывала.

– Не знаю, – сказала Нина Павловна задумчиво, – у него была совсем другая семья. Не такая, как у мамы с папой. У мамы все родственники военные врачи, профессора, в Германии учились, дети на трех языках говорили. А Яков свою жену привез из командировки, то ли из Мордовии, то ли из Вятки. Очень простая женщина. Я даже не знаю, добрая она была или нет. Обыкновенная женщина.

– А почему он на ней женился, раз уж она была такая обыкновенная и простая?

– Откуда же я знаю? – как будто даже обиделась Нина Павловна. – Я тогда еще не родилась. А мама об этом никогда не рассказывала. Она к жене Якова относилась покровительственно и немного свысока. Помогала ей, когда папу и Якова арестовали.

– Нина Павловна, а на что вы жили, когда арестовали отца? И потом, когда он умер?

Нина Павловна вылезла из смородины и вытерла черные руки о шорты.

– Почему я должна отвечать на все эти вопросы? – сама у себя спросила она, но все же ответила:

– После папы что-то оставалось. По крайней мере, так говорила мама. Его арестовали, был обыск, и здесь, и в городе, но ничего не нашли, и имущество не конфисковали. Когда я была маленькая, мне нравилось думать, что мама нашла клад.

– Что?! – переспросил Кирилл.

Ему моментально представилась его ночная одиссея, шорохи в темном саду, быстрый огонь и удар по голове.

Клад?! Какой еще клад?!

– Мы с Димкой думали, что мама нашла клад. Я очень смутно помню, но была какая-то семейная легенда про клад. Вроде бы папа и Яков закопали его в саду.

Это было сродни удару по голове. По крайней мере ощущения были сходными.

Вот вам и Роберт Льюис Стивенсон.

– Мы даже одно время играли в кладоискателей. Как у Марка Твена. Мы с Димкой были Том и Гек, а Галя, дочка Якова, индеец Джо. Мы добывали сундучок и отбивались от индейца Джо. Мама нас увидела и страшно рассердилась. Сказала, чтобы мы не смели играть в дурацкие игры. Сказала, что не желает слушать про клад и чтобы она больше ничего подобного не видела. И мы больше не играли.

– А… что за легенда?

– Господи, какая-то чушь о том, что во время войны в каком-то замке в Восточной Пруссии папины саперы во главе с Яковом нашли то ли мешок с золотом, то ли сундук с жемчугом, то ли кучу драгоценностей. Яков принес все это папе, и клад тайно вывезли в Ленинград. Это даже не легенда, а история, приключившаяся во время войны. Ерунда.

– Почему вы думаете, что это ерунда? Сигарет у Кирилла не было, но он все-таки похлопал себя по карманам, проверяя. От его хлопанья сигареты в карманах не появились, а без сигареты он не мог думать.

– Курить вредно, – язвительно сказала наблюдательная Нина Павловна.

– Я знаю. Почему вы думаете, что это ерунда?

– Послушайте, Кирилл. Вы хорошо представляете себе то время? Я, например, плохо представляю. Но даже я понимаю, что вывезти что-то из Германии было очень трудно, если не невозможно. Кроме того, отец был честнейший человек. Он никогда и ничего не сделал бы такого, что…

– …что противоречило бы интересам государства и его большевистской совести, – закончил Кирилл. – Из Германии вывозили все, Нина Павловна. Я про это даже фильм смотрел. Ничего такого невозможного в этом не было. Относительно честности тоже большой вопрос. Ваш отец мог быть каким угодно коммунистом, но вполне возможно, что он был при этом обычным человеком, и ему нравились золотые монетки или жемчуг или что там еще.

– Почему мы все это обсуждаем? – вдруг возмутилась Нина Павловна. – И перестаньте собирать эту чертову смородину! Вы набрали уже целую корзину. Что мы будем с ней делать?

– Варить варенье. А больше никаких историй про сокровища вы не знаете?

– Не знаю. И это тоже не история. Это просто детские выдумки.

– А тетя Александра никогда не вспоминала про клад?

– Нет, не вспоминала. Все-таки почему мы это обсуждаем?

Он чуть было не сказал – потому, что ваша мать была убита, и еще потому, что его сегодня ночью кто-то стукнул доской по голове, но не стал. Говорить об этом было еще рано, хотя иногда Кирилл Костромин предпочитал идти ва-банк.

– Куда корзину отнести, Нина Павловна? На кухню?

– На террасу. И пусть Муся смородину пересыплет на поднос, чтобы просохла. Как этот дождь пошел некстати!

Кирилл поставил корзину в центр круглого стола на террасе и, разыскав Мусю, передал ей распоряжение Нины Павловны.

Потом некоторое время караулил Соню, слоняясь возле кухни. Он слышал голоса – ее и тети Александры. Тетя Александра, как водится, была чем-то недовольна и говорила, что Соня хочет ее смерти, а Соня отвечала тихо и безразлично, Кирилл не мог разобрать, что именно.

Наконец послышались шаги, и дверь стала открываться, и Кирилл быстро свернул в кухню. Через несколько секунд туда вошла Соня с подносом в руках.

– Добрый день, – поздоровалась она, не глядя на Кирилла, – вы уже встали?

Пожалуй, это был намек на иронию, и Кирилл ответил как можно любезнее:

– Встал. С большим трудом.

Соня тускло улыбнулась пакету с молоком.

– Сами виноваты. Никто не заставлял вас напиваться.

– Мое моральное падение беспокоит всю семью, – пробормотал Кирилл. Соня в первый раз посмотрела на него.