Татьяна Степанова - Пейзаж с чудовищем

Проходя мимо галереи, она заметила, что дверь приоткрыта и колышется, словно от ветра. Какой ветер в доме-дворце? Сейчас даже кондиционеры отключены. Наверное, в галерее только что кто-то был и ушел, заслышав ее шаги.

То ветер, проснувшись, колыхнул…

В сухой листве ветер шуршит…

Катя с порога смотрела на четыре полотна на дальней стене. Закатное солнце освещало помещение, но эта стена оставалась в тени.

Внезапно Катя ощутила легкое головокружение. Она подумала – это от долгих разъездов, от суматохи. Но за головокружением пришла свинцовая тяжесть во всем теле. Она повернула голову так, чтобы луч закатного солнца не слепил глаза.

И тут же увидела оранжевые иглы – лучи заката, пронзавшие сумрачную зелень парка виллы Геката. На миг ей показалось, что вилла – копия дома-дворца. Но она тут же поняла, что это просто мираж. Кроме белого итальянского фасада эти дома не имели никакого сходства. И еще терраса – открытая, на втором этаже, где собрались гости – дамы в кринолинах и господа в сюртуках. Но мало ли домов с открытыми террасами?

Где вид на Рим с Яникульского холма…

Где вид на Истринское водохранилище, чуть не ставшее могилой самоубийце…

Ich bin nicht sein Vater…

Катя не знала, слышала ли она это. Или все это было лишь в ее воображении. Как можно вообразить этот легкий, еле слышный шепот, свист? Словно кто-то задыхался от великого волнения. Кто-то, стоящий совсем рядом…

Я ему не отец…

Er ist nicht mein Sohn…

Он мне не сын…

Не отец…

Не сын…

В сухой листве ветер шуршит…

То ветер, проснувшись, колыхнул листы…

В следующую секунду Катя пришла в себя. И с изумлением и страхом поняла, что стоит возле картины Юлиуса фон Клевера – той, второй по счету, где на переднем плане – выпотрошенный белый павлин со вспоротым брюхом. А вилла Геката на заднем плане. Катя глянула на свои руки – они вцепились в позолоченную раму. Пальцы побелели, с такой силой она стиснула дерево. Чего она добивалась? Хотела снять картину со стены?

Катя медленно разжала пальцы, опустила руки. Она не помнила, как пересекла галерею и подошла к этой стене. Ей казалось, что всего минуту назад она стояла у дверей и чувствовала, как луч закатного солнца, как игла, колет, жжет ее шею.

Кто-то в доме говорил по-немецки, и я просто это услышала. Мало ли… Может, это по телевизору. Кто-то в доме смотрит телевизор, и там немецкая речь.

Внезапно на нее накатила волна безотчетного страха.

Катя повернулась и быстро пошла назад. Вот и опять она отсюда бежит, словно что-то или кто-то гонится за нею.

Три прыжка…

На четвереньках по-волчьи…

Катя вылетела из галереи вон, прошла, почти пробежала через каминный зал под удивленным и настороженным взглядом горничной Веры Бобылевой.

Увидела еще одни двери – за ними комната без окон и черная лестница. В углу притулился кулер. Катя нажала кнопку и, когда стакан наполнился холодной водой, схватила его и начала жадно пить.

А в это время полковник Гущин сидел в кресле напротив Феликса Санина в его апартаментах, примыкавших к спальне. Феликс принял душ и переоделся, но не успел побриться. Мокрые светлые волосы он зачесал со лба назад. Лицо было землисто-серым – от бессонницы, от переживаний. Под глазами залегли глубокие тени. Он выглядел сейчас лет на десять старше.

– У меня разговор к вам, Феликс.

– А я хотел сначала поблагодарить вас, полковник.

– За что?

– За все. За вертолет и вообще…

– Что врачи говорят? – спросил Гущин.

– Ничего. Мол, делаем все возможное, а там уж…

– Феликс, я бы никогда не стал поднимать эту тему. Но обстоятельства обязывают меня проверять все. Поэтому я прошу извинения, если вас оскорбит и обидит предмет моих вопросов.

– Спрашивайте, чего уж там.

– Ночью ваш брат Гарик пытался покончить с собой. Он хотел утопиться.

Феликс молчал. Потом тихо сказал:

– Мне утром позвонила Вера – горничная, я в курсе. За то, что брата спасли – тоже спасибо.

– Это не мы. Ваш гость Мещерский прыгнул за ним в воду.

Феликс не смотрел на Гущина.

– Мы получили заключение экспертизы ДНК, – сказал Гущин. – Там черным по белому написано: вы не отец Аякса.

Феликс не поднимал глаз.

– Его настоящий биологический отец – ваш брат Гарик. Феликс, я вынужден просить вас объяснить все это.

– А зачем это вам?

– Вашего сына… то есть племянника кто-то пытался задушить. И в этом доме в тот момент был лишь ограниченный круг людей. Никто в дом не проникал, никакой душитель-маньяк. Убийца – среди тех, кто вас окружает, кто вам известен, кого вы приняли в доме.

– Я бесплоден, – сказал Феликс. – Такая вот усмешка судьбы. Ко всем моим болячкам – еще и дохлые сперматозоиды. Я это дело с ЭКО начал еще восемь лет назад. Думал – проскочу, а вдруг наука, заграница поможет. Ничего не помогло. Я бесплоден. Я не могу иметь детей.

– А ваш брат?

– Гарик? С ним у нас не всегда было все гладко. И ссорились, и мирились. Но в этом он поступил как мой брат, понимаете? Мы с ним все решили. Он согласился стать донором – мы же одна кровь. Я не всегда хотел ребенка, по молодости, по глупости занимался всем этим, – Феликс обвел глазами комнату. – Хотел много всего сразу. А потом понял: все суета и томление духа. Ребенок, сын – время пришло. Как любой нормальный мужик, повзрослев, я хотел стать отцом. Только я ненормальный, я больной урод. А Гарик – он молодой еще. Он к этим вещам проще относится – он сказал: братан, а давай вот так! И мы это сделали. И появился наш мальчик.

– Где вы проводили ЭКО?

– В Италии, там хорошие клиники.

– И они знали?

– Конечно, они же тоже тесты проводят на ДНК. Но хранят тайну.

– По документам отец Аякса вы.

– Я. И я считаю его своим сыном.

– А ваш брат? – тихо спросил Гущин.

– Гарик он… молодой, понимаете? Он сначала ко всему относился легко. Ну, подумаешь, подрочить в пробирку. А когда Аякса привезли, когда он его увидел… Нет, тогда еще он не совсем проникся. Это позже пришло, когда наш мальчик на ножки встал и заговорил. Гарик он… сейчас считает себя тоже его отцом. Он его любит. Он понял, что такое быть отцом, иметь сына.

– У вас с братом не возникало разногласий, споров по поводу Аякса?

– Нет.

– А ревность?

– Ревность?

– Феликс, поймите, для меня эта ситуация небывалая – два отца под одной крышей. Где двое, там всегда соперничество, ревность.

– Нет. Мы же твердо договорились: я отец, он дядя. Аякс вырастет, зная лишь это. Остальное – между нами, тайна. Это наша семья.

– И что, никто из домашних не знал, не догадывался?

– Вера, горничная, знает. Она так давно со мной, от нее ничего не скроешь.

– Она могла проговориться своей племяннице Валентине.