Наталья Солнцева - Шулер с бубновым тузом

Берта Евгеньевна оправилась от первого потрясения и пыталась справиться с растерянностью. Она молчала, собирая силы для отпора.

Между тем Крапивин невольно вспомнил Анну, которая оказалась в том же положении, что и он. Ее мать крутила любовь с беспутным алкоголиком, а отцом дочери назвала другого человека. По иронии судьбы того же Андрея Крапивина.

— Это карма, — обронил он.

— Твой отец… был… достойным человеком, — выдавила Берта Евгеньевна. — Но сейчас… нет нужды тревожить его память. Пусть оба покоятся с миром… и он, и Андрей.

— Ах, нет нужды? До каких пор ты будешь все решать за меня?

— Пока ты не поумнеешь, — отрезала она. — Я не жалею, что поступила так, как поступила. Андрей очень хотел ребенка. Но он оказался неспособен к зачатию. Абсолютно! Я проходила несколько обследований, и у меня не выявили никакой патологии. По моей просьбе муж тоже сдал необходимые анализы. Результаты были неутешительными. В сущности, они подтвердили опасения моего лечащего врача. Я уговорила его скрыть истинное положение вещей и сообщить Андрею, что с ним все в порядке. Мне пришлось заплатить доктору за молчание. Но я пошла на это.

— Деньги ты, разумеется, взяла у мужа. Из его же кармана заплатила за ложь, которую внушала ему всю жизнь.

— Он был счастлив, что стал отцом.

— Не он! Кто-то другой. Кто?

В сознании Крапивина замелькали лица мужчин, бывавших у них в доме, на даче, на вечеринках и банкетах. Если бы его не отправили учиться за границу, он был бы лучше осведомлен об окружении родителей.

Берта Евгеньевна сумела совладать с обидой и проявила характер:

— Все, Нико! Больше я ничего тебе не скажу. Хоть режь!

Его взгляд упал на подставку с кухонными ножами.

— Что, убьешь меня? — криво усмехнулась мать. — Ты сможешь, я знаю. Ты всегда был не робкого десятка.

Он плюнул и вышел из кухни. На душе кошки скребли. Чтобы не накалять обстановку, он заперся в библиотеке и четверть часа успокаивался. В голове мелькнула мысль о маленьком пистолете, который лежал в закрытом на ключ ящике отцовского стола. Почему-то его потянуло заглянуть в ящик.

Маленький дамский браунинг отец (теперь правильнее будет называть его Андрей Никитич) когда-то подарил жене на день рождения. Берта Евгеньевна боялась прикасаться к пистолету, и мужу стоило больших трудов научить ее пользоваться оружием. «На всякий случай!» — посмеивался он.

Видимо, такой случай настал. Ибо в ящике браунинга не оказалось…

Анна лежала на диване и смотрела в потолок. Ее жизнь превратилась в кошмар наяву. Она ненавидела свой страх, но ничего не могла с ним поделать. Успокоительные таблетки, которые прописал ей доктор Приходько, закончились. Николай отобрал у нее банковскую карточку. Он боялся, что она сбежит. А куда ей бежать?

По ночам ей снился Джо. Он стоял у ее постели, иссиня-бледный, с ножом в груди, и предлагал сыграть в карты.

— Банк или штос [11] Банк и штос — азартные карточные игры. ? Выбирай. Я буду метать…

Она в ужасе просыпалась, натягивала на голову одеяло, но это не помогало избавиться от ощущения чужого присутствия.

— Что у нас с тобой было? — спрашивал Джо и тянулся к ней черным ртом. — Любовь или похоть?

Какая любовь? Анна сошлась с ним от одиночества, от нищеты и безнадеги. От унылого прошлого и беспросветного будущего. Она отдавалась ему с закрытыми глазами, представляя на его месте благородного красавца, наподобие Тома Круза. Джо делился с ней шальными деньгами, которые уходили так же, как приходили.

Потом братец нагрянул как снег на голову. Красавчик и при деньгах. Кто же мог предполагать, чем все кончится?

Она со стоном спускала с плеча шелковый халат и разглядывала багровый рубец в виде буквы V, — воровка. По-французски или по-русски, без разницы. Жуткая боль пронзала ее насквозь в том месте, где когда-то палач прикоснулся к ее коже раскаленным железом. Анна не могла сдержать крика:

— А-а-ааааа! А-а-аа!

Она перестала отличать свои видения от пугающей действительности. И тогда, и сейчас ее жизнь висела на волоске. И тогда, и сейчас ее преследовали боль и страх. И тогда, и сейчас она боялась сойти с ума.

Анна встала, подошла к окну и посмотрела вниз. Распахнуть створки, взобраться на подоконник и… шагнуть в небытие. Ей придется пролететь восемь этажей, прежде чем жуткий удар об асфальт прервет ее жизнь. Зато сразу все закончится.

Закончится ли?

Хлопнула входная дверь, и Анна насторожилась, замерла, метнулась к кровати. Под подушкой она держала остро наточенный кухонный нож. Пусть только кто-нибудь сунется…

— Привет, рыжая, — бросил ей гость.

Она села, торопливо поправила халат, пригладила волосы. Медные кудри изменили ее до неузнаваемости. Но от судьбы не убежишь, даже если родиться заново и перекроить внешность.

— Это ты…

— Что, испугалась? Или ждала кого-то другого?

Николай выглядел помятым, измученным, но все равно потрясающе красивым.

— Кого мне ждать? — промямлила она.

— У меня хорошая новость, сестренка.

— Я же просила, называй меня Жанна!

— У меня отличная новость, Жанна, — широко улыбнулся он, сел рядом и положил руку на ее колено.

Она сбросила его руку и отодвинулась.

— Ты не в духе? — ухмыльнулся Крапивин. — Сейчас я подниму тебе настроение.

Картина «Шулер с бубновым тузом» висела напротив кровати. Она перекочевала сюда из квартиры в Раменках, которую пришлось оставить. Крайний слева плутоватый игрок смахивал на покойного Джо, и вызывал у нее ужас. Казалось, он подмигивает ей и зловеще ухмыляется. Картина стала ее наваждением, проклятием.

Николай что-то заподозрил. Он задавал странные вопросы и догадался, что полотно написано недавно. Зря она сболтнула про «семейную реликвию». Крапивин оказался далеко не глупым. Сначала сделал вид, что поверил, а потом…

— Я тебе больше не брат, — оборвал он ее мысль.

— С каких это пор? — глухо спросила Жанна.

— Я никогда не был твоим братом. У нас — разные отцы. Ты знала?

— Догадывалась…

— Твой папаша — метеоролог Коновалов?

Анна-Жанна зябко повела плечами. Ее знобило.

— Какая разница?

— Для особы королевской крови разница существенная, — ехидно заявил Николай. — Мадам де Ламотт настойчиво приписывала себе родство с домом Валуа. Ее не устраивала обычная биография, ей подавай знатность и богатство.

— Это плохо?

— Но Крапивины не ведут свой род ни от русских царей, ни от французских. Зачем тебе понадобилось выдавать себя за дочь Андрея Никитича?

— Моя мать, вероятно, стыдилась связи с Коноваловым.

— Вероятно! — кивнул Нико.

— Перед смертью она взяла с меня слово, что я найду отца. Вернее… — она запнулась и бросила на Крапивина быстрый взгляд исподлобья. — Словом, она назвала моим отцом Андрея Никитича.