Джон Макдональд - Расставание в голубом. Глаза с желтизной. Оранжевый для савана

Пришла Чуки в белоснежном платьице, с заколотыми на затылке черными волосами, неся поднос с тремя коктейлями и вазочкой орешков. Артур замыкал шествие. Они были необычайно разговорчивы. Дождевой душ пошел им на пользу. Немного прохладный, но воистину стимулирующий. Потом оба бросились искать более безопасное слово, чем «стимулирующий», и умудрились лишь подчеркнуть его, из-за чего Артур покраснел так густо, что отвернулся поглядеть на левый борт, говоря: «Боже мой, он точно опускается, не правда ли?»

И Боже мой, он действительно все еще опускался, когда мы достигли выбранной по моему расчету точки назначения. Когда прекрасный полезный дождь со свистом падает в соленую морскую воду, это всегда кажется напрасной тратой пресной влаги. Я дал задний ход, ибо мы чуть не сбились с курса, и повернул маленькую ручку определителя глубины. В проливе угол наклона дна столь постоянен, что удобно определять местонахождение по глубине под килем. У нас было шесть с половиной под корпусом, семь с половиной в общей сложности, и если все было верно, то, согласно глубинным отметкам на карте, мы находились в четырех километрах от Палм-Сити. Направив антенну почти на гавань, я настроил приемник на частоту коммерческой радиостанции этого города. Передавали репортаж о бейсбольном матче. Выведя звук на усилители, я покрутил настройку, пока не добился отличной четкости. До намеченной мной точки оставалось километра полтора. Я взял новый курс, опять поперек волны, так что мы качались и взмывали вверх, пока из тьмы не показалась морская бухта. И мы вошли в нее, определив направление курса в соответствии с картой, между бакенами. Внутри нее волн не было, и обнаружить отметки, указывающие путь к порту, не составило особого труда.

Как я и надеялся, он был забит крупными катерами. Два громких гудка вызвали из сторожки паренька в полиэтиленовом дождевике с капюшоном. Он жестами показал нам дорогу и обошел пристань, чтобы принять швартов. Я протиснулся между другими яхтами, поспешил на нос и бросил канат. Паренек набросил петлю на стояк и подтянул нас к пристани. Через пятнадцать минут мы уже устроились, спустили все якоря куда положено, а трап — на пристань. Зарегистрировались и подписали все бумаги. Дождь пошел на убыль.

Одежда стала сырой, но не настолько, чтобы снова переодеваться. Чук разлила по стаканам остатки из шейкера и сказала:

— Ну, ладно. У меня вопрос. Почему именно тут?

— По нескольким причинам. Если хочешь спрятать одно конкретное яблоко, то самое лучшее — это повесить его на яблоню. Множество этих больших катеров стоят здесь на открытой стоянке все лето. Мы — всего лишь одно из лиц в толпе. Отсюда недалеко до Форт-Мьерз, откуда можно быстро добраться до Тампы. Мы в получасе езды на автомобиле до Неаполя, что немного лучше, чем час от Марко. Если он обнаружит, что мы стояли на якоре в безлюдном месте, то будет ожидать, что мы снова сделаем то же самое. А если он найдет нас и у него появятся какие-либо черные мысли, то здесь ему чертовски неудобно претворить их в жизнь. Кроме того, это должно понравиться Стебберу, если я сумею организовать встречу тут.

Артур сказал:

— Мне кажется, они нашли меня слоняющимся здесь, на пляже, за дамбой. Мне… мне стоит, наверное, не показываться на виду?

— В твоей рыболовной шляпе и темных очках? — спросила Чук, поглядев на меня и вопросительно подняв черные брови.

— Почему бы и нет. Не вижу никаких причин, чтобы не делать этого, — ответил я.

Чук наклонилась и погладила Артура по коленке:

— У тебя милое лицо, и я люблю тебя. Но прости, милый, ты не из тех, кто крепко запоминается.

— Боюсь, одного из нас достаточно, — усмехнулся он, вспомнив одну из своих редких шуточек и совершенно не ожидая, что кто-нибудь засмеется.

Я прослушал вечернюю сводку погоды. Как и ожидал, ветер дул северный. Но к утру обещали восточный, три — пять узлов и ясную погоду, а днем временами — грозы. Это означало, что рано утром, заправив «Рэтфинк» и вычерпав из него воду, я смогу, держась поближе к берегу, быстро съездить к маленькой пристани в Неаполе, привязать его там, чтобы в случае надобности был под рукой, и на взятой напрокат машине вернуться обратно в Палм-Сити. К вечеру небо прояснилось, воздух был свежим, но Чук отвергла предложение поужинать на берегу. Сказав, что на нее напала страсть к домашней работе, неистовое желание готовить. После ужина, пока они вдвоем любезничали на камбузе, я взял маленький, работающий на батарейках магнитофон к себе в каюту и закрыл дверь. Почему-то не могу слушать музыкальную классику, когда кто-нибудь рядом, а иногда и вовсе не в состоянии. При своих маленьких размерах магнитофончик был очень надежен.

Попробовать, отмотать, стереть. Попробовать, отмотать, стереть… Я наконец понял: чтобы подделать тембр голоса Уаксвелла, нужно взять чуть повыше и придать ему большую напористость. Промежутки между словами было подделать проще, пользуясь слегка напевной модуляцией, присущей диалекту этого болотного края. Получив вполне удовлетворительный результат, я оставил запись на кассете.

Потом пошел на верхнюю палубу выкурить долгую и неспешную вечернюю трубку. Когда остается лишь эта скромная награда за воздержание, есть лишь один способ смошенничать. Я нашел в футляре трубку большего, нестандартного размера, массивный продукт «Уилк систерз», и чуть не растянул большой палец, набивая ее «Черным взглядом». Мы сидели втроем теплой ночью, глядя, как поблескивают на воде огни пристани, как вдали машины пересекают дамбу. Они сидели вместе, в трех метрах от меня, по правую руку. Время от времени оттуда, где были они, доносились какие-то шорохи. И шепот. И несколько раз она почти беззвучно хихикнула, словно медленно постукала ноготком. Меня это начало так раздражать, что я был благодарен, когда они сказали наконец свое раннее и торопливое «спокойной ночи». Похоже, для нее это оказалось немного большим, чем она рассчитывала. Надеюсь, это чувство окажется достаточно сильным и поможет освободиться от Фрэнки Деркина. Но в любом случае будущее Чук и Артура будет зависеть от того, как много его денег удастся мне выручить. Если ей придется работать наравне с ним, чтобы содержать их обоих, получится не слишком-то здорово. Это сделает его неактивным. А ей пора заводить детей, хотя это плохо сочетается с ее энергичной деятельностью профессиональной танцовщицы. Но у нее тело, созданное для детей. И сердце. И желание их иметь. А любви хватит на чертову дюжину.

Так что если не удастся спасти достаточно много, стоит ли тебе требовать все пятьдесят процентов, а, Макги?

А потом последует целый ансамбль из тысячи скрипок, играющих «Я искренне тебя люблю». Или, может быть, «Рай в шалаше».