Джон Макдональд - Расставание в голубом. Глаза с желтизной. Оранжевый для савана

Нас охватил настоящий азарт. В июне в понедельник после полуночи движение на мосту почти прекращается. Тот пролет, под которым мы сидели, возвышался над водой метров на восемь, и его тень делала нас совершенно невидимыми. Внезапно наверху взвизгнули тормоза. А мгновение спустя вниз полетела девушка. Ногами вниз. Светлая юбка задралась, обнажая длинные ноги. Промелькнула и, окатив нас брызгами, скрылась под водой в полутора метрах от борта. Мотор взревел, и машина умчалась прочь.

Она пролетела метров шестнадцать. Восемь метров в воздухе и восемь — в воде. Может, я бы подождал, пока она всплывет, если бы не одно обстоятельство. Она попала прямо на мою удочку. Поплавок оказался совсем рядом, и она потянула его за собой на дно, так что вытащить теперь удочку, зацепившуюся за драгу, было невозможно.

На этой катушке у меня висел пятикилограммовый груз. Я дернул за него, но леска лишь натянулась, как струна. Я швырнул бумажник на дно скифа, передал свою удочку Мейеру и попросил держать ее покрепче. Потом сбросил ботинки и прыгнул за борт, вдохнул поглубже, выдохнул половину и заскользил вниз, сжимая леску большим пальцем и подушечками остальных. Скоро в кромешной тьме я коснулся плавающих волос, запустил в них пальцы, покрепче схватился и попытался поднять ее. Две руки с необыкновенной нежностью меркнущего сознания мягко сошлись на моем запястье.

Пытаясь понять, почему мне не удается оторвать ее ото дна, я опустился ниже и почувствовал двойной выступ провода, врезавшегося в нежную кожу. Провод уходил вниз и был пропущен сквозь одно из трех овальных отверстий в тяжелом бетонном блоке. Я быстро нащупал место, где он был закручен, почувствовав, как крепко он примотан к блоку. Я понимал, что стоит мне подняться, чтобы глотнуть воздуха, а потом вернуться, как девушки не станет. Мои легкие уже пытались втянуть воздух, так что приходилось собрать всю волю, чтобы не открыть рот под натиском окружающей темной массы. Я понял, как можно раскрутить этот толстый провод — плоскогубцами. Повредив себе кожу на подушечках пальцев, я схватился за карман рубашки, оторвал его, обмотал им острые концы провода и стал раскручивать изо всех сил. От недостатка кислорода я потерял ощущение реальности. Но провод стал отматываться, и свободные концы упрощали дело, давая больший размах. Мне хотелось вытянуться, зевнуть, запеть какую-нибудь старую, печальную песню и всплыть на поверхность в ласковый прилив. Провод был отмотан. Я вытащил концы из цементного блока, посильнее оттолкнулся и медленно всплыл, видимо, улыбаясь, чуть покачивая головой, небрежно поддерживая бедра девушки. Сперва, выбравшись из недр вечного сна, я яростно откашливался и отплевывался в неровном лунном свете, а затем постарался держать ее так, чтобы лицо не касалось поверхности воды. Потом я увидел темный силуэт Мейера, стоящего в скифе и осторожно вытягивающего нас, как двух больших рыбин. Вскоре я смог помочь ему. Он стал на колени, принял девушку и втащил ее в скиф со стороны плоской кормы. Ухватившись за борт, чтобы отдышаться перед тем, как влезть, я увидел, что он грубо швырнул ее лицом на сиденье, сам встал над ней, широко раздвинув ноги, подсунул ладони под тело, медленно приподнял, отпустил и с размаху шлепнул по спине, чуть повыше талии.

Мои ноги стало относить в сторону усиливающимся приливом. Упади она на пять минут позже, я бы до нее ни за что не добрался из-за сопротивления приливной волны.

Я перелез через борт и сел, тяжело дыша.

— Пока ты там был, — голос Мейера был прерывистым от усилий, — я успел смотаться в город и выпить пару банок пива.

— Старик, она была жива, когда я туда спустился. За запястье меня ухватила. Пришлось мне кабель отматывать, освобождать ее от якоря.

— Какой-то галантный рыцарь, — сказал Мейер, — никак не мог решиться сообщить ей, что между ними все кончено, у него просто сердце разрывалось. Таких легче убить, чем нанести подобный удар.

— Это что, лучший способ воскрешать утопленников?

— Заткнись. Это мой метод. И, по-моему, срабатывает.

Я на ощупь нашел ящик с инструментами и достал свой фонарик. Ее мокрая юбка задралась, прикрывая лишь бедра. Как жаль, подумал я, сбрасывать с моста такую чудную пару длинных и стройных ног. Я положил фонарик так, чтобы он освещал ее колени, нагнулся и плоскогубцами перекусил провод. Освобожденные от пут ножки слегка раздвинулись, босые ступни были развернуты вовнутрь. Нагнувшись, я увидел свое «раненое привидение», впившееся в левое бедро. Крючки заднего ряда глубоко впились в ногу. Я выдернул первый прямо за ушко, но не успел я это сделать, как девушка зашлась сухим хриплым кашлем, выплюнула воду и застонала.

— Будешь еще критиковать? — спросил Мейер.

— А изо рта в рот не пробовал?

— Это слишком возбуждает и потому отвлекает, Макги.

Дав ей еще немного прокашляться, Мейер, ловкий как косолапый медведь, перевернул ее и посадил на дно скифа, прислонив спиной к планширу. Я посветил ей в лицо. Темные волосы сползли на один глаз. Она медленно подняла руку, убрала прядь за ухо, прищурилась и, отвернувшись от яркого света, сказала:

— Пожалуйста…

Я опустил фонарь, пораженный до глубины души тем, что лицо ничуть не уступало ножкам, — оно было нежное, овальное, милое, с глазами, похожими на ягоды терновника.

Отправляясь вынимать удочки, Мейер сказал:

— Ты чертовски везучий, Трэвис. Только без девушки остался, как тебе новую сбрасывают. Кончай вздыхать и давай мотор заводи, ну!

Вернувшись в Маратон, я подвел скиф к корме «Дутого флэша», пришвартованного у пристани Бахья-Мар в Лодердейле.

Пока Мейер удерживал скиф, я влез на борт, перегнулся через перила, подхватил девушку и втащил ее на борт. Потом попытался поставить на ноги и еле успел поддержать, чтобы она не упала. Мейер уплыл на скифе, чтобы вернуть его обратно на лодочную станцию.

Я повел ее в салон, потом дальше, через камбуз к себе в каюту. Она едва держалась на ногах, ухватившись за спинку стула и склонив голову, пока я зажигал свет и зашторивал иллюминаторы со стороны пристани. Потом она взглянула на меня и попыталась что-то сказать, но у нее так стучали зубы, что ничего нельзя было разобрать. Я вытащил из стенного шкафа свой самый толстый халат и положил на широкую кровать, потом достал с верхней полки полотенце и тоже бросил на кровать, сказав:

— Снимайте все мокрое и хорошенько вытирайтесь.

Потом отправился к бару, нашел бренди «Метакса» и налил добрых полбокала. Отнес к дверям каюты, постучал, и она дрожащим голосом разрешила войти. Я передал ей стакан. У нее зубы стучали о край. Выпив три глотка, она передернула плечами и, съежившись, села на край постели.