Джон Макдональд - Расставание в голубом. Глаза с желтизной. Оранжевый для савана

Она поперхнулась, проглотила и сказала:

— Но я все узнаю об этом, когда…

— Когда вернетесь? Кто даст вам возможность прочитать газеты за последнюю неделю? Они вас уберут еще до того, как вы распакуете чемоданы.

— Я должна сказать Ансу! Нам пора удирать отсюда!

Я смотрел вниз, на ее тонкую талию, — до тех пор, пока боль не исказила ее губы.

— Поумнейте-ка быстрее, а то я не смогу помочь вам, деточка. В прошлый понедельник, вечером, как раз накануне вашего отплытия, добрый старина Анс привязал к коленкам Тами бетонный блок и сбросил с автомобильного моста ниже Маратона. Она была в полном сознании. О чем они не знали, так это о рыбаках под мостом. Те ее вовремя вытащили. Она приехала ко мне в Лодердейл. И вот я здесь по-дурацки рискую вляпаться в это вонючее дело, а вы не хотите пошевелить мозгами. Они считали, что она умрет. И беседовали прямо при ней. Анс с Гриффом заключили между собой эдакий сентиментальный договор. Анс топит Тами, а за это Грифф отдает вас в его распоряжение. Тами сказала: «Пожалуйста, предупреди Дел, чтобы Анс ничего не узнал». Я не мог ей отказать. Она была просто потрясена. Оказаться на восьмиметровой глубине, в черной воде, с бетонным блоком, прикрученным к ногам проводом. И вот я полетел сюда и заказал обратный билет на «Монику Д.». Я не знал, удастся ли узнать вас на берегу по описанию Тами. Может, вы и после моего предупреждения не воспользуетесь последней возможностью. Но я должен был попытаться. Дурите дальше, и вскоре вам крышка, потому что, солнышко, вы участвовали в деле, откуда на пенсию выходят лишь таким образом.

Это ее пробрало. Она смотрела широко раскрытыми глазами прямо перед собой, толстенькие губки приоткрылись, обнажив блестящие крохотные зубки.

— Он так странно себя вел, — прошептала она. — Все время наскакивал. В любой момент готов вспылить. И ни в одном другом круизе столько не пил. И такой был злой по отношению ко мне. Отвратительный, гнусный. Такую трепку мне устроил! А с чего все началось? Я просто спросила его, когда все закончится. Сначала это должно было быть три-четыре раза. Потом поднялось по десяти. А это уже в четырнадцатый раз, и я ему сказала, что, как бы все гладко ни проходило, если продолжать этим заниматься, то удачу разгонишь. Я сказала ему, что устала от постоянного напряжения и насколько все было лучше, когда мы просто были вдвоем в маленькой квартирке в Корал-Гейблз и я на побережье работала. Но у него не было никаких оснований задавать мне такую трепку. У него гораздо больше причин совсем для другого. Я с ним уже семь лет. Это, конечно, большие деньги, но… иногда, когда бессонница мучает, никак не могу отделаться от мысли об этих бедных ребятах. Я просто не могу поверить, что Анс… разрешит им это сделать со мной.

— Нет, конечно нет. Он очень сентиментальный парень. Он хочет оставить вас в живых, чтобы фараоны смогли вас взять, и определить личности уймы людей, и сначала отдать вас под суд за умышленное убийство, а потом позволить заключить с ними сделку и помочь прижать всех остальных. Пораскинь мозгами, детка. Они знали, что Ди-Ди заключит эту сделку. Ванжи заключит сделку. Так почему же они должны верить в то, что третья будет держать рот на замке?

Она сгибала и разгибала пальцы на ноге.

— Во вторник утром он домой долго не приходил, часов до трех. Потом пить уселся и в постель идти не хотел. Знаете… мне кажется, он действительно переживал, что пришлось это сделать с Тами. Наверно, ему это тяжело далось.

— А Грифф так просто горькими слезами зарыдает, когда ему придется засунуть вас в какое-нибудь болото.

Она задрожала.

— Пожалуйста, перестаньте, а? Мне надо подумать. Бог ты мой, я понятия не имею, что мне делать. Сами понимаете, как много мне Анс бабок оставляет. У меня и сотни долларов не наберется. У меня их в жизни-то своих никогда и не было. Я же с шестнадцати лет с Ансом. С тех пор, как была третьей на конкурсе «Мисс Океанское побережье», а он — третьим на конкурсе «Мистер Атлет». Ему тогда двадцать семь было. Мы стали одной командой выступать, чтобы вроде как помогать друг другу. Миллиарды миль на этом старом драндулете отмахали, в основном на титулах своих зарабатывая, целый год. А потом он так тяжело заболел там, в Чикаго, в то время как я официанткой работала, ну и рассказала о своих несчастьях одной подруге, и как он попал в палату для бедных, и какие лекарства дорогие, и как у меня ноги болят от этих чертовых кафельных полов. Ну, моя подруга официантка и взяла меня на то парное свидание, и потом мне парень пятьдесят зеленых сунул под столом в сумочку.

Она медленно покачала головой, нахмурилась.

— Когда он узнал о свиданиях, для него это просто пытка была. Он плакал и плакал. Потом ему стало лучше, и мы попытались нормально выкарабкаться. Он бензин накачивал, но у него аллергия, и так руки опухали, что он работать не мог. И я опять к этому вернулась, и его это уже не так огорчало, а потом и вовсе не волновало.

Потом снова нахмурилась и сказала:

— Он слабый. И всего боится. Он мог это с Тами сделать, если испугался. И его гложет внутри, что меня тоже убить надо. Потому-то он такой злой и так на меня бросается и все такое… — Тоненький детский голосок совсем затих.

Она сидела, опустив голову, в тишине пустой террасы, поля шляпы закрывали лицо. Ее рука, неподвижно застывшая у пепельницы, была маленькой, пухленькой, с короткими пальцами и толстой ладошкой, ногти обкусаны почти до подушечек, так что кончики пальцев казались деформированными. Она носила дешевое обручальное колечко с крохотными бриллиантиками и золотые часики в форме сердечка на черном плетеном ремешке. Они съехали со своего обычного места, и на легком загаре кожи заметно выделялось белое сердечко.

Женское запястье и маленькие аккуратные локотки всегда казались мне нежными и трогательными, а чувственная артикуляция, не изменившаяся с тех пор, как ей было десять — двенадцать лет, была единственным, что не затронуло в ней взросление.

Матовый свет отбрасывал золотисто-оранжевый блик на панель стены у нас над головой. Она повернула голову, посмотрела на меня из-под полей белой соломенной шляпы, оставлявшей глаза в тени.

— Он знает, что я не хотела в это впутываться. Но он, понимаете, он слишком много этого наслушался. А они сказали ему, что теперь мы столько знаем, что рискнем здоровьем, если не войдем в дело. Боюсь, им-то мы сейчас и рискуем. Все рискуем. Готова поспорить, он тоже знает, что его ждет. Может, оттого и пьет столько. Он всегда слишком гордился своим телом, чтобы столько пить. Сколько Анс и Франки Лойал протянут, если они решили прикрыть лавочку?

— Франки она не упоминала.

— Он с Ди-Ди работает. Работал с Ди-Ди. Он скорее Анса напоминает, того же типа. Издерганный, нервничает, как все пройдет. Грифф — тот другой. Он ближе к Маку или Ногсу. Грифф скорее помогает дело закрутить, и мне кажется, он от всех трех команд процент получает. Что в Гриффе есть, так это то, что он ни о чем не переживает. Для него человек — словно жучок какой-то, и если под ноги попадется — только хруст раздается. По крайней мере, если я ему попадусь, он все сделает безболезненно, как только сможет. Я это знаю. Я ему всегда нравилась. Он намекал пару раз, что не худо бы нам перетасовать команды.