Вера Арье - Весна умирает осенью [litres]

– Вы хотите сказать, что Соланж добровольно отдал им свои работы? Так, что ли?

– К сожалению, да. Под давлением Монтеня, которому он доверял, Жак подписал агентский договор. И фонд получил право определять условия, сроки реализации его картин и проводить все сделки. О том, что он, по большому счету, попал в кабалу, Жак догадался лишь после того, как его «Парижский цикл» был продан за условную сумму фирмам, зарегистрированным в княжестве Лихтенштейн. Как потом выяснилось, род деятельности этих контор не имел никакого отношения к искусству, однако они охотно приобретали полотна через галереи Анри Монтеня.

– Я, кажется, начинаю догадываться, к чему вы подводите… Эти подставные конторы принадлежат кому-то из владельцев культурного фонда?

– Почти. Они зарегистрированы на имя Клод Монтень, племянницы Анри Монтеня. И по совместительству дамы сердца Марка Портмана. Дело в том, что по законам Лихтенштейна имя владельца предприятия может оставаться в секрете. Мне пришлось поднять все свои связи, чтобы докопаться до истины.

– Да у них там просто семейный бизнес! Все повязаны со всеми, – с искренним восхищением заметил адвокат.

– Так и есть. Мозгом организации является, конечно же, Монтень. Я встречался с ним и могу сказать, что он обладает особым талантом располагать к себе людей. Монтень втирается в доверие не только к творцам, но и к богачам, в чьих руках сосредоточены уникальные коллекции. Покойная Адель Мерсье, например, считала его коммерческим гением с особым нюхом на таланты. Она утверждала, что благодаря Анри она удачно вложила деньги в восходящих звезд и нашла покупателей на ненужные ей картины. Правда, ей пришлось «отдать несколько работ за номинальное вознаграждение, чтобы потом, когда публика войдет во вкус и оценит художника, взвинтить цены до предела». Догадываетесь, кто заполучил эти полотна?

– Подставные фирмы из Лихтенштейна?

– Естественно! Через некоторое время лоты ушли с молотка по бешеной цене. Она в разы превышала ту сумму, которую получила за них вдова. Но для миллионерши Мерсье эти деньги оказались незначительной потерей. А вот с Соланжем дело обстояло иначе. Жак плохо разбирался в финансовых вопросах и доверил ведение дел своему советнику – Анри Монтеню. А тот сбыл за его спиной целую серию картин за гроши. Жак такого удара в спину не ожидал. Он впал в депрессию и по совету лечащего врача, Ги Ле Труа, начал принимать психотропные препараты…

– И до кучи «Пневмостин»?

– Думаю, да. У этого лекарства широкий спектр показаний. Ги Ле Труа мог запросто присоветовать его по какому-нибудь случаю.

– Ну а зачем Ле Труа это было нужно? – все еще сомневался Вилар.

– Затем, что по контракту в случае смерти «лицензиара» фонд становится единоличным распорядителем его наследия.

– Откуда вам это известно? Вы что, видели договор?

– На днях я повторно встречался с Жанной Соланж. Погода стояла мерзкая, на душе кошки скребли… Оливия укатила в Россию, и я места себе не находил. В общем, не усидел дома, поехал. И знаете, мы славно с ней поговорили! Я рассказал ей о своих догадках. Она зашла в их общую с братом папку на «Гугл диск» и отыскала там черновик контракта. Он был составлен на таком запутанном канцелярском языке, что даже человек подкованный не смог бы разобраться. Но ведь Соланж был уверен, что его друг Анри – опытный юрист и все проверил. А потому подмахнул бумагу не глядя…

– Печальная история. Но, увы, трудно доказуемая.

– Понимаете, Вилар, вполне возможно, что на совести фонда десятки махинаций и множество смертей. У меня есть контакт в аудиторской фирме, недавно проверявшей деятельность фонда. Со слов этого человека за последние годы организация подписала с десяток похожих соглашений. Условия в них разные, но суть одна: фонд манипулирует чужим художественным капиталом на свое усмотрение. Среди клиентов Ле Труа, Монтеня и Портмана есть очень серьезные люди, включая небезызвестную вам Зою Вишневскую.

От неожиданности адвокат переломил сигарету, которую собирался прикурить.

– То есть вы считаете, что и ее смерть была неслучайной? Но инсценировать механическую асфиксию, извините, крайне сложно…

– Так или иначе, этой аферой должны заняться правоохранительные органы. А моя задача – раскопать факты и обнародовать материал, чтобы всколыхнуть общественность. Тогда власти не смогут отвертеться и будут обязаны начать проверку.

– В рискованное дело ввязываетесь, Лаврофф, – предостерег его адвокат. – Если фонд так коварен, как кажется, то глотку вам перегрызут еще до того, как вы закончите свое расследование. Не нравится мне это.

– Да бросьте вы, Вилар! Скажите лучше, как заполучить копии актов о вскрытии? Нужны результаты химического анализа крови Мерсье и Соланжа – вдруг там есть что-то полезное…

Вилар задумчиво поскреб подбородок.

– Попробую навести справки по своим каналам, дайте пару дней. – Он поднялся с кресла и начал застегивать куртку. – И адрес погребка, где продают такой кальвалос, тоже давайте. Зима промозглая, транспорт бастует, да еще с вирусом этим страху нагнетают… В Ухане слышали, что творится? Как почитаю, сразу тянет выпить!

Очнулась она от того, что чье-то теплое дыхание коснулось ее лица. Рядом кто-то завозился, заерзал, устраиваясь поудобнее, и в конце концов прильнул горячим телом, больно кольнув щетиной. Оливию буквально подбросило в постели – да как вы…

Незнакомец скатился кубарем на пол и зарычал. Она попыталась его разглядеть, но глаза никак не могли привыкнуть к темноте. Наконец вокруг один за другим начали оживать предметы: обеденный стол, книжный шкаф, громоздкое пианино, разлапистый фикус у окна.

Оливия опустила руку и ощупала постель. Простыни под ней не оказалось, в ногах свернулся преданным псом мохнатый плед. Она отыскала вслепую торшер и потянула за шнурок, свисавший из-под абажура. По комнате расползлось пятно света, и Оливия смогла увидеть того, кто ее разбудил.

Это был беспородный красавец Бром. Сощурившись от внезапной электрической вспышки, пес приветливо застучал по полу хвостом.

– Ну ты и наглец! – проговорила Оливия хриплым со сна голосом. – Напугал меня до полусмерти…

Пес подошел поближе и пристроил линялую морду к ней на колени. Потом сладостно зевнул, обдав тухловатым запашком, и опустил когтистую лапу на диван: я тут полежу часок-другой, ладно?

В эту минуту на антресолях скрипнула кровать. Бром вдруг вскинулся и шаткой трусцой выбежал из гостиной.

Оливия поднялась и вышла за ним в коридор. Стараясь не шуметь, она продвигалась на ощупь в направлении своей комнаты – проводить ночь в гостиной совсем не хотелось… Огибая лестницу, вдруг заметила струйку света, стекавшую по ступенькам из приоткрытой двери мансарды.