Александр Кротов - Каменные часы [повести, рассказы]

Представился он хозяйке инженером. Каким, не сказал. Но она по одежде решила, что Виктор Сергеевич Лидятов преуспевает в жизни, но в личной — как никто несчастен.

Инженер понравился Ольге Андреевне — так звали хозяйку — какой-то незащищенностью во взгляде сквозь большие дымчатые очки. Даже нисколечко не был похож на калмыка. В паспорте-то записано: калмык. И такая пикантная особенность. Инженер немножечко неправильно делает ударение в некоторых словах, так мило ошибается. Право, как иностранец. Российский иностранец.

Ольга Андреевна предложила Виктору Сергеевичу новый халат на поролоне, с еще не выветрившимся запахом нафталина. И представьте себе, он не отказался, не побрезговал, долго благодарил, поцеловал руку.

И голова у нее закружилась. И почувствовала она себя лет на десять моложе, совсем сверстницей Виктора Сергеевича, этого загадочного калмыка с русской фамилией Лидятов, доставшего для расчета за квартиру деньги из бумажника, как атласные карты из новенькой колоды.

— Для вас только напечатали, — пошутил он и опять поцеловал руку.

Ольга Андреевна сразу поняла, что инженер мог бы стать третьим по счету ее мужем, и, наконец, она бы успокоилась.

В первый же вечер Ольга Андреевна в сваренный специально для квартиранта кофе добавила маленькую капельку коньяка. Поставила чашечку на мельхиоровый подносик и постучала. И конечно же инженер с радостью принял неожиданный сюрприз, рассыпался в любезностях.

До самой ночи Ольга Андреевна засиделась у Лидятова, стараясь ненароком навести разговор — почему все-таки он ушел от жены (наверное, стройной и красивой: не мог же взять в жены Виктор Сергеевич злую, сварливую бабу), обязательно его жена должна быть очаровательной, но страшно капризной. Иначе отчего же ему страдать? Уходить? Бежать от нее?

Спустя два дня Ольга Андреевна, принеся вечером традиционный кофе Виктору Сергеевичу Лидятову, осталась у него.

Сто раз запускал Медведев мотор, посадил аккумуляторы, но оживить графолинский «жигуленок» ему так и не удалось. Ночь провел он рядом с машиной у костра. Скрипели деревья, и выл ветер в ветвях. Лес был наполнен звуками, дышал протяжно, временами неспокойно замирал, и жутью веяло из зарослей, где гнездилась тьма и, казалось, возникают и исчезают чьи-то тени, неслышно подбирающиеся к костру. Сеялся мелкий дождь.

К утру Медведев задремал, и костер погас. Побледнели на небе звезды. А тепло все сочилось из недр остывшей поверхности земли, становясь туманом, красило багряные деревья синим цветом, и его уж непрестанно размывал холодный ветер и, мешаясь с парным воздухом, давал молочный оттенок сиреневым облакам, стлавшимся по палой листве.

Медведев продрог и проснулся.

С минуту не мог понять: как и почему здесь очутился, отчего разливается вокруг сумеречный рассвет, сменивший своей зябкой и колючей мглою ночь. У костра под елью было гораздо теплее, чем в стылой машине, но сейчас это не помнилось, и он думал, что напрасно зяб под открытым небом. Медведев сел в машину, закурил и приободрился, немного согревшись.

В машине от его дыхания шел пар.

Он не знал, что предпринять, и пытался заставить себя думать, как найти выход из создавшегося положения, но в голову не приходило ничего дельного, виделся только Васильев с побледневшим лицом, ожидавший, когда он, сержант, вручит ему рапорт на Неведова. Ему хотелось провалиться сквозь землю. Отчаянье парализовало его волю, и, оглушенный, совершенно подавленный, Медведев сидел и курил, когда надо было немедленно действовать, что-то предпринимать, но не жить печалью на будущее. Неведов обязательно его спросит про машину. И ведь глазом не моргнув, выпалил: «Будет на ходу, товарищ капитан». — «Вот и хорошо, — ответил Неведов, — Чернышову на графолинскую дачу отгонишь».

Эта сцена, да еще Васильев, вертелись у Медведева в голове. Он поразился, взглянув на часы. Целый час миновал. Красное солнце на горизонте поднималось как возмездие.

Он лихорадочно выбрался из машины, ополоснул горевшее от стыда лицо дождевой водой из лужи и бросился бежать через поляну к вырубкам, где начинался проселок, выводивший к бетонке.

Километра три до нее он пробежал на одном вздохе, вымокнув с ног до головы в придорожных бочажинах, куда падал с маху, спотыкаясь об обнаженные корни могучих лип.

Он не чувствовал ни ссадин, ни прилипшей к телу одежды, ни соленого привкуса во рту. Легкие разрывал воздух. Нечем было дышать. И он был бы счастлив: умереть вот так на бегу — в стремительном разбеге, на всей скорости, чтобы на последнем миге памяти лететь бесконечно.

На бетонке у него свело ногу.

Медведев скорчился и сел в огромную лужу, пережидая боль и одновременно пальцами стараясь размять окаменевшую внезапно мышцу. Чем хуже и тяжелей он себя чувствовал, тем легче ему становилось на душе. И уверенность возвращалась. Стало смешно, что бежал куда глаза глядят, потерял всякую ориентировку.

Он сошел с дороги за кусты, крепко выжал одежду и причесался. И засмеялся: в первой попавшейся деревне покажет свое удостоверение, возьмет трактор и механика в придачу. И хорошо, что у него такой дикий и неприглядный вид — без всяких разговоров дадут трактор, а уж на даче он и сам разберется с «жигуленком».

Медведев зашагал по бетонке размашисто, широко. Солнце поднялось выше, било ему в глаза, он ощутил его теплоту, шел весело прищурившись и не сразу заметил мчавшийся навстречу грузовик. Машина шла с большой скоростью. В кузове гремели, перекатываясь, пустые бочки. Медведев не успел заступить грузовику дорогу, чтобы остановить и использовать в качестве буксира, но автомобиль, проскочив мимо него, взвизгнул тормозами. Медведев побежал к нему, крича и размахивая руками. Грузовик дал сигнал, длинный и протяжный. И в следующую минуту на бетонке, выпрыгнув из кабины, стоял Войтов.

— Аккумуляторы сели! — крикнул на бегу Медведев.

Он тоже уместился в просторной кабине грузовика. Пожилой шофер снисходительно оглядел его, тронул рукоятку коробки скоростей, с треском и скрежетом шестеренок — переключил.

В половине пятого утра — как и было ему приказано — Петров из аэропорта позвонил капитану Неведову. Издалека, словно с другой планеты, на него накатывались тихие и медленные гудки.

«Спит?»

Петров поразился тому, что капитан мог безмятежно спать в эти минуты. Он слушал томительные сигналы и невольно их торопил.

Наконец ответил заспанный женский голос.

— Неведова! — строго попросил Петров.

— Это Саша? Он выехал к вам, Саша, еще полтора часа назад.

Петров поблагодарил, извинился за ранний звонок и положил трубку. Он вышел из зала, сильно и энергично толкнув широкую застекленную дверь.