Александр Кротов - Каменные часы [повести, рассказы]

Дворник Федот Егорыч сидел перед Неведовым, ерзал на стуле и озабоченно поглядывал на Войтова, писавшего протокол. Говорил осторожно, тихо и невнятно, повторяя по нескольку раз одну и ту же фразу.

— Чаще всего бывал у Графолина Василий Васильевич, так я вас понял? — спросил Неведов. — Он что, был его родственник?

— Кажется, нет, — неуверенно ответил дворник и растерянно пожал плечами. — Андрей сиротой остался, как мать умерла пять лет назад. Никто не приезжал на похороны. Василий Васильевич появился уже месяца через два. Бывал наездами.

— Как он выглядел? Опишите.

— Чуть выше среднего роста, широкоплечий, скуластый. Одет всегда модно, наглажен. Глаза большие и темные, — Федот Егорыч замялся, — очень уверенный в себе человек, быстрый и рисковый.

— Почему вы решили, что рисковый? — прищурился Неведов.

— По внешности видно, — сказал дворник и не стал пояснять свой ответ.

Неведов высыпал из конверта фотографии.

— Посмотрите внимательно, Федот Егорыч, нет ли тут вашего знакомого?

Дворник смотрел так медленно, как будто решалась его судьба.

— Нет здесь Василия Васильевича. Тут все на преступников похожи, угрюмые. А Василий Васильевич всегда был веселый, может, дерзкий, не без этого, но компанейский. Летчиком работал.

— Летчиком работал? — сказал Неведов. — А форму, выходит дело, не носил?

— Раз видел в форме, так едва узнал. Такой сразу в форме строгий и решительный. Я и заговорить постеснялся, потому как с ним еще дама молоденькая была с цветами, — Федот Егорыч разговорился, почувствовал себя менее скованно, закинул ногу за ногу и закурил длинную папиросу «Казбек», вытянув ее эдак мимоходом из пачки, лежавшей на столе. — Другой бы прошел, не заметил в этом случае подметалу — все ж таки с дамой шел, — в лучшем случае кивнул бы головой, а Василий Васильевич пожал руку, спросил о здоровье, о детях, пригласил на стаканчик винца. Я отказался, разумеется, да на душе стало светло, хорошо. Ну, думаю, не жисть, а жестянка. Бросил метлу и пошел поцеловать жену, каргу проклятую.

Войтов опустил голову, сдерживая приступ смеха. Неведов одобрительно улыбнулся. Хитрая усмешка дворника над собой пришлась ему по душе.

— А этот летчик не был на даче, когда вы перевозили Графолина? — спросил он быстро. — В желтой куртке?

Федот Егорыч с сожалением посмотрел на Неведова, положил папироску в пепельницу и, отводя глаза, сказал:

— Я же вам уже говорил, там был амбал, то есть, извините, здоровенный мужчина без единого волоска на голове, налил мне сразу тонкий стакан водки под завязку, я и рассмотреть гостя толком не успел.

— Давно вы видели Василия Васильевича?

— Года полтора, а то и больше. Даже два. Это с тех пор, как Андрей дачу купил и машину.

— Гости часто бывали у Графолина?

— Жил он тихо. Соседка вот вам больше скажет, как и чего в этом смысле, — Федот Егорыч оглушительно высморкался в платок и потянулся за папиросой.

Неведов выключил магнитофон.

— Пока все, — сказал он и пожал, прощаясь, руку дворнику, — если летчик появится, вы нам сразу же сообщите, хорошо?

— Понятно, — сказал заговорщицки дворник и подписал протокол.

Он вышел, и Войтов засмеялся.

— Даю голову на отсечение, что летчик Василий Васильевич — это Каленый. Дворник же близорук. Видели, как все прищуривался? Да подергивал плечом? Стесняется, что плохо видит, а очки не носит, держит их с очешником в кармане.

— Как все просто, — заметил Неведов, — только летчик два года назад исчез и его мы не можем пригласить для беседы.

Неведов нажал клавишу селектора и сказал:

— Вызывали, товарищ майор?

— В районе станции Востряково обнаружена машина Графолина. Грибники нашли. А в двадцати километрах сбита насмерть женщина. Улавливаешь? Тебе самому надо ехать, Николай Иванович. У меня все.

Васильев связывал дорожное происшествие с Каленым, но могло быть случайное совпадение, подумал Неведов, именно об этом не следует забывать. Но если преступник все же сбил женщину, совершил наезд, то он становился во много раз опаснее, чем раньше: дважды став убийцей, Каленый и в третий и в четвертый раз пойдет на убийство. Такова диалектика распада личности. Пути назад нет.

Неведов вспомнил, как неделю назад он блестяще провел поиск Графолина, практически на одной интуиции, и до сих пор его будоражило, что он не угадал, а узнал карманника, почувствовал, как будто кто-то его толкнул и тихо сказал в самое сердце об этом.

— Быкова вызывать? — спросил Войтов, с надеждой взглянув на Неведова. — Якушева с собой возьмете? — спросил он, а взгляд говорил о другом.

— Вызывай Быкова, — Неведов остановился, размышляя, и добавил: — Со мной едешь ты и Медведев. Передай Якушеву, что остается за меня. И чтобы ни в чем не отступал от разработки. У дежурного возьми для него ориентировку.

И в машине Неведов снова думал о дорожном происшествии.

«Сбита насмерть», — повторял он и видел тяжелые внимательные глаза Каленого. Верно, ничего в них не дрогнуло, когда женщина в испуге закрыла лицо руками — почти перед ветровым стеклом.

Ощущение было столь сильным, словно наезд совершился в двух шагах от него. «Зверь, — сказал он про себя. — И ты, ты виноват, больше никто, что этот зверь ушел». Неделю спустя Неведов все происшедшие события видел по-другому: преломленными, как бы отодвинутыми вдаль. И потому замечались все просчеты и ошибки, ясней обозначалась беспощадная и обидная правота Васильева, но простить рапорта Медведеву он не мог. Медведев на это не имел никакого морального права, думал он, права, которое надо было завоевать, приобрести своей работой, проявить себя, прежде чем оценивать других.

Неведов удовлетворенно усмехнулся, услышав, как за спиной Войтов наотрез отказался играть в шахматы с Медведевым. Войтов обижался за него, начальника уголовного розыска, от этого ему стало легче, и он забыл о Медведеве.

Быков вел машину на предельной скорости.

Колеса раздирали с треском лужи, попадавшиеся на шоссе. И этот звук, рождавшийся внезапно, как удар, заставлял Неведова думать о дорожной катастрофе и представлять в воображении, что и в тот день были лужи на шоссе, и также стремительно по нему неслась машина, увозя Каленого от начиненной газом дачи сообщника. Обидно, до слез мучительных было обидно, что и Графолина он мог бы спасти. И не спас!..

Мокрая лента шоссе, пролегавшая сквозь желтеющий лес, сверкала и дымилась на солнце после дождя. Казалось, она вонзалась в небо — уходящим за горизонт прямым клинком. Начинался пологий подъем, долгий и томительный от нескончаемости восходящего пути.

Петров пожал руку Неведову и повел его в ельник, откуда ярким веселым пятном виднелся синий «жигуленок», то появляясь, то исчезая снова. Под ногами хрустели хвоя и начинавшие преть шишки, теплый парной дух поднимался от земли, островки моха пружинили, и ветер волнами приносил с собой тяжелый и приторный запах торфа.