Александр Кротов - Каменные часы [повести, рассказы]

Проводив Костю Сорокина до околицы, старая Катерина долго смотрела на перекресток, где в клубах пыли исчезла голубая «Волга».

Она перекрестила дорогу, желая счастливого и гладкого пути своим родным и нежданным гостям. Кто мог подумать, что из Кости Сорокина получится известный строитель, верхолаз-монтажник? О будущем каждого, с кем Катерина сталкивалась в войну, предсказывал кровопролитный бой или работа в подполье против фашистов. И у всех будущее было одно — Победа! Или смерть.

Так, так она жила в войну.

Воистину адовы круги пришлось пройти, чтобы остаться целой и невредимой. Что говорить, хранила судьба. А тысячи тысяч русских людей ушли в огонь и не вернулись.

Где ихним-то шагам мера?

Словно гудит матушка-земля до сих пор, если прилечь на нее и вслушаться. Гудит, гудит земля. Костя Сорокин тоже слышал и слышит эти шаги… Знатный человек, умный, ласковый и редкой доброты, что почти не встречается среди новых людей, ибо он выдержал испытание и не дрогнул. Не гундосил, вымаливая себе у врага жизнь и должность, а бил гадов, как того они заслуживали, и видел столько горя необъятного — не описать его в письмах к строгим людям. Потрясенно у Кости живет сердце.

На веки вечные будь проклята, война!

Старая Катерина пошла потихоньку вдоль необозримой хлебной нивы. О-хо-хо! Выключить бы память, чтобы вытекла вся боль из тела и души и забылся душный кошмар оккупации.

«Зря ты сторонишься людей», — сказал ей Костя. Не прав он, всегда она рядом с людьми, пришел на это срок, потому что ослабела. В их беззаботный круг ей уже не войти никогда: много, слишком много муки плещется в сердце.

Конечно, всю оставшуюся жизнь она, пока была в силах, делала работу, что и новые люди на деревне, но скорбь разъедает, как ржа железо. Уж железу-то давно в прах обратиться, а она живет, никак окончательно не одряхлеет.

Об этом она поведала Косте.

А он: «Не странствовать ли собираешься?» Как в душу поглянул — так и тянет в последние дни уехать и посмотреть всюду человеческую радость, самой пройти многими дорогами.

Долго о дорогах рассказывал Костя с жаром, и глаза его накалялись, сияли, жгли. Струилась из них жажда узнавать все! все видеть самому.

И ей хотелось уйти, посмотреть белый свет, да как бросишь колодец Аграфены и обелиск. Зачахнуть может источник.

Сказала Косте, тот сразу помрачнел, поник головой, и долгих усилий стоило ей вернуть его в хорошее настроение. И ничего, ничего не присоветовал Костя…

Великое дело — продолжаться в своих детях! Это уж всем известно. А малых ребятишек жгли и стреляли фашисты на земле, по которой она сейчас идет, и вот на этой самой дорожке стоял броневик, шаря вокруг своими пулеметами. На другом конце деревни каталась самоходка…

Кровь отхлынула от лица, и старая Катерина потерла щеки ладонями.

«Нельзя жить одной памятью», — сказал Костя. «А как же? Как же, хороший мой, ты прикажешь жить?» Хоть не решилась возразить вслух, все без утайки высказали глаза — не научились они ласково врать, как прогноз погоды, и, право, знала Аграфена, кому передать свою печаль и боль. Значит, надо жить и не трогаться никуда с места. Зря люди не будут говорить из века в век: «Везде хорошо, где нас нет». За родную землю, политую кровью обильною и потом кровавым, где на смертях восходило солнце свободы, за родную землю надобно крепко держаться. Даст эта земля и здоровье, и силу, и веру, и любовь…

«И моя судьба кому-то отзовется, — подумала старая Катерина, — кого-то, быть может, еще отогреет. Ведь не лукавил же Костя, когда сказал: «Я вечный твой должник, Катерина. Мои дети родились благодаря тебе. Пожалуйста, живи долго…»

Жить-то не просто. И, зная об этом, говорил Костя: «Пожалуйста, живи долго». Просил, уговаривал бывший летчик, словно почувствовал, что стала она уставать, разговаривать сама с собой во сне — иногда уже просыпалась от собственного голоса и явственно слышала оборвавшийся на полуслове разговор.

Нет, не расточилось и не растаяло в сердце принесенное ее народу штыками и свинцом зло. Из-за этого она часто не замечает, как природа вокруг разливает спокойствие и благодать, как воздух чуден и душист. Все может повториться, если жить беспечно и внимать одним соловьям, солнышку и радости нескончаемой отдыха. Нельзя отдаваться лишь под руку своей силе, жизни и власти над землей.

Старая Катерина остановилась.

К автобусной остановке шли и шли туристы и рыбаки с рюкзаками и удочками. Спешили они, верно, на станцию к электричкам и дальше — в город. И у многих были истомленные, бледные и опухшие, мятые лица, словно после голодовки или тяжелого, изнурительного труда.

Она отвернулась и пошла себе тропкой через хлебное поле.

Не умеют отдыхать новые люди. Доводят себя отдыхом до нервного истощения. После такого отдыха снова надо отдыхать, и вряд ли одна ночь восполнит потерянные силы.

Покачала головой старая Катерина.

Подсекает человека безделье, что теперь по-научному называется активным отдыхом. Вчера вечером за много километров в округе разносились рев транзисторов и лютые, пьяные голоса. Крепко туристы впадали в активность. И сейчас еле передвигают ноги. Не слышно ни шуток, ни песен.

Председательствуй здесь Никифор рядом в колхозе, он бы ночью поднял народ и в глухие леса заставил бы уйти активно отдыхающих, с глаз долой и подальше от деревни, где на труд в страду встают с рассветом, работают стемна дотемна. Как-то Никифор рассказывал о такой ночной тревоге у себя в области и посмеивался, вспоминая, как горожане стервенели и едва не бросались на колхозников с кулаками, хватались за колья.

Старая целиком была на стороне Никифора.

Разнузданность никого не красит, будь ты простой человек или восседающий в кресле начальник. А много Никифору памятной той ночью попалось начальников с персональными машинами. Вырвались от дел передохнуть и совсем осатанели от тишины и покоя.

Рассказывая об этом, Никифор как будто и улыбался, но голос у него был злой и болезненные, злые слова подбирались — одно к одному. Никифор-то любому что хошь без всякой гибкости мог закатать в глаза, робости за ним старая Катерина никогда не замечала. И сошла та ночная тревога Никифору с рук, пусть долго еще потом владельцы персоналок обрывали своими звонками райкомовские телефоны, сердито требовали разбирательства над хулиганом-председателем. С ума сойти: погнал ночью за десять километров от своей реки, словно помещик и владелец всей местности.

…И тут мимо старой Катерины по проселку пылило много машин с городскими номерами, самых разных марок были автомобили, попалось даже несколько крытых грузовиков. В механизированной колонне прибыло большинство туристов. Сразу воздух пропитался отработанным бензином, перебивая аромат хлебного поля.