Анатолий Сыщиков - Тот, кто таится рядом

— Волнуюсь. Хотя, кажется, начинаю привыкать. Когда знаешь, с кем имеешь дело, не так страшно. А тебе совсем не страшно?

— Как же не страшно. И я боюсь. За тебя, например.

— А за себя?

— Немного. Видишь ли, Сергей, у меня последние две недели перед глазами стоит одна и та же картина — Миша Дубинин, подвешенный за ноги на сосне. Когда я вспоминаю об этом, страх исчезает. Кто-то должен остановить этого ирода.

Павел Тимофеевич вогнал в стволы два патрона и положил ружье себе на колени.

— Когда поедем? — спросил Денисов.

— Мне кажется, лучше дождаться темноты. Если поехать сейчас, Елагин может увидеть в окно, что мы пришли к нему с ружьями. Тогда у нас не будет преимущества внезапности. Он тоже может вооружиться и устроит нам «горячий» прием. В темноте все козыри будут у нас, он откроет нам дверь и сразу попадет к нам под прицел.

— Согласен.

Следующие два часа тянулись очень долго. Сергею было нечем заняться, и если б не общество дяди, то он наверняка измучился бы от томительного ожидания и нарастающего волнения. Павел Тимофеевич, напротив, был олицетворением хладнокровия и выдержки. Подготовив ружья, он занялся своими обычными домашними делами: нагрел воду и вымыл гору посуды, которая осталась после милиционеров, подоил корову, потом сел на кухне ремонтировать тулуп. Для этого ему пришлось надеть очки. Ловко работая большой цыганской иглой, дядя развлекал Сергея разговором.

Наконец за окном стало смеркаться. Павел Тимофеевич какое-то время продолжал латать тулуп, щурясь и поднося овчину к лицу, чтобы попасть иглой в нужное место, потом встал, повесил тулуп на вешалку и включил свет.

— Потихоньку будем собираться, — сказал он.

— Елагин нас дождется?

— Дождется. Теперь, кроме нас, ему не с кем уехать. Если он пойдет нам навстречу или притащится сюда, будет только лучше. Тогда у него наверняка не будет при себе оружия.

— В таком случае, может быть, лучше подождать, когда он сам к нам придет?

— Ты согласен ждать еще час, два или, может быть, даже три, пока у Елагина кончится терпение?

— Нет. Я хочу поскорей покончить с этим делом. К тому же мероприятие может оказаться опасным. Неизвестно, что Елагин может выкинуть. Лучше сделать все там, где не будет случайных прохожих.

— Тоже верно. Хотя я настроен так, что этому подонку лучше не пытаться выкинуть какой-нибудь трюк с нападением или побегом. Если он не захочет сдаться по-хорошему, я лучше отстрелю ему ноги и отвезу не в милицию, а в реанимацию. Пусть меня за это посадят.

— Ты ж был уверен, что все пройдет гладко.

— Я и сейчас в этом уверен, но, ей-богу, я не расстроюсь, если он бросится бежать, и мне придется подстрелить его как утку.

Павел Тимофеевич надел на пояс патронташ и начинил его патронами. Затем он зарядил ружье Денисова патронами с картечью и дал ему про запас еще два.

— Положи себе в карман. На всякий случай.

Завершая сборы, дядя повесил на ремень охотничий нож в кожаных ножнах, после чего мужчины обулись и вышли на крыльцо.

Надвигалась ночь. Через каких-нибудь десять минут темнота должна была поглотить село, оставив от Варфоломеевки только желтые окна, а от всего остального мира — звездное небо с долькой луны.

Можно было ехать.

Стало прохладно, и Сергей попросил у дяди его рабочую куртку. Одежда пришлась Денисову впору, если не брать в расчет коротких рукавов. Что касается Павла Тимофеевича, то он всегда одевался по-стариковски: теплее, чем того требовала погода.

Пока Денисов примерял куртку, дядя сходил в сарай и принес моток бельевой веревки.

— Прочная веревка, — похвалил Павел Тимофеевич, пряча моток в карман. — Не развяжет.

— Ну, что? Поедем? — спросил Сергей.

— Сперва присядем на дорожку, — предложил дядя.

Они сели на крыльцо и замолчали. К ним подбежал Цезарь, повертелся возле колена Павла Тимофеевича и тоже сел, словно понимая серьезность момента. Дядя погладил верного пса по спине и потрепал за ухо.

— Пора, — через полминуты сказал он и встал.

Они закрыли дверь на замок и вышли на улицу. Окна домов и несколько фонарей бледными пятнами освещали улицу. Поблизости никого не было. Павел Тимофеевич и Сергей положили ружья на заднее сиденье машины. Денисов дал двигателю прогреться, а дяде — выкурить сигарету. Потом они сели в джип и поехали по улице в сторону реки. Сергей чувствовал волнение и заметил, что дядя тоже сильно напряжен. Выдержке старика можно было позавидовать. Однако прищуренные больше обычного глаза и сжатые губы говорили о хорошо замаскированном беспокойстве.

Половину дороги они ехали молча, думая о предстоящем деле. Когда село осталось позади, и впереди мелькнул одинокий огонек окна в доме Елагина, Павел Тимофеевич предложил план действий:

— Лампочка над крыльцом у него не горит. Это очень хорошо, значит, мы сможем незаметно подойти к двери. Собаки у него нет — это тоже нам на руку. Как только он откроет нам дверь, ворвемся, направим на него ружья и заставим лечь на пол. Потом я его свяжу, и мы перетащим его в машину.

В изложении дяди все выглядело просто и осуществимо. Действительно, только сумасшедший мог в такой ситуации не подчиниться и подставить себя под огонь двух ружей.

Джип подъехал к дому Елагина и остановился возле калитки. В доме светилось одно окно, закрытое белой занавеской.

— А если Елагин что-то заподозрил и спрятался во дворе, чтоб убедиться, что мы его не обманем? — спросил Сергей.

Словно отвечая на этот вопрос, занавеска на окне отодвинулась, и в окне на секунду показалось небритое лицо Елагина.

— Все в порядке, — заметил дядя. Похоже, он нас не боится.

Они вылезли из машины и достали с заднего сиденья ружья.

— С богом, — сказал Павел Тимофеевич и распахнул калитку.

Они быстрым шагом подошли к крыльцу. Поскольку занавеска на окне больше не шелохнулась, они могли быть уверены, что пастух не подозревает о готовящемся штурме.

Несмотря на то, что пока все складывалось благоприятно, сердце Сергея стучало, как колеса скорого поезда. Нужно отдать должное Денисову, в этот момент он был очень возбужден, но совсем не чувствовал страха. Его даже удивляло, насколько он собран и готов к действию. Сергей полностью отдался происходящему. Он был в восторге от своей смелости и уже предвкушал, как будет писать об охоте на «варфоломеевского зверя».

Дядя стукнул два раза в дверь.

— Открыто, — раздалось изнутри.

Голос Елагина был спокоен — видимо, пастух не ожидал подвоха.

Павел Тимофеевич дернул на себя дверь и быстро шагнул в дверной проем, Сергей ринулся следом.

Елагин стоял к ним спиной. Услышав шум, он обернулся.

— На пол! Лежать! — крикнул Павел Тимофеевич так резко и громко, что Сергей не узнал его голос, обычно тихий и спокойный.