Владимир Гурвич - Три мгновения грешного лета

— Счастлив знакомству с вами, миссис Скрябина, — живо откликнулся Его Высочество, целуя ей руку. — Вы самом деле, хорошо разбираетесь в искусстве?

— Мистер Спенс преувеличивает, я всего лишь любитель. Для меня искусство — не предмет анализа, а способ приобщения к прекрасному, к тому высокому, что существует в жизни, что поднимает ее над обыденностью. Не более того.

— Но разве это не есть подлинное предназначение искусства, разве не это делает его божественным, — проговорил Его Высочество. — Мне представляется, ваш подход единственно правильным. В нем скрыта та самая глубина, которой не хватает многим, так называемым знатокам. Они слишком увлекаются препарированием произведения на составные элементы. И чем больше они их выделят, тем умнее сами себе кажутся. А на самом деле, эти люди не понимают главного — духа искусства, без чего оно даже при совершенстве формы мертво.

— И я тоже самое только что сказал госпоже Скрябиной, — вступил в разговор Томас Спенс. — Если у человека уходит земля из-под ног, значит, произведение достигло своей цели. Но, чтобы это случилось, как только что сказала мне в разговоре госпожа Скрябина, художник должен целиком забыть о своем бренном существовании и выйти за пределы этого ужасного мира.

— Это очень точное высказывание, — оценил Его Высочество. — Знаете, — обратился он к Светлане, — в моей коллекции живописи есть несколько таких творений, что когда я смотрю на них, то испытываю именно такие эмоции, какой-то неземной экстаз. В такие минуты я задумываюсь, почему же так мало творцов способных достичь такого результата?

— Я думаю, что современное искусство слишком стало формализованным, форма доминирует над содержанием, а иногда целиком вытесняя его из произведения. Поиск глубины подменяется поиском нового ракурса изображения, неожиданного поворота сюжета. Писатели ищут новые их варианты, художники новые сочетания красок, поэты — каскады необычных метафор, но при этом все это действие происходит на самой поверхности. Никто не стремится заглянуть в глубину. Но если бы они это сделали, то, может быть, поняли бессмысленность и убогость того, что они создают.

— Великолепно! — воскликнул Его Высочество почти с той же интонацией, что совсем недавно то же самое сделал Спенс. — Знаете, я буду крайне вам признателен, если вы посетите меня в Лондоне в любое удобное для вас время. Я предупрежу посла, и как только вы решите это сделать, вам тут же будет выдана виза.

— Спасибо, Ваше Высочество, это очень лестное предложение.

— Буду с нетерпением ждать!

Спенс снова взял Светлана за локоть и подвел к Аврину.

— Было крайне приятно побеседовать с госпожой Скрябиной, — сказал Спенс. — И я, и Его высочество будем рады видеть вас вместе в Лондоне.

Томас Спенс церемонно поклонился и покинул их.

— Спасибо, — тихо произнес Аврин. — Я наблюдал за вами. Эти снобы были в телячьем восторге. Хотите отправиться в Лондон?

Светлана посмотрела на него и промолчала. Аврин понимающе улыбнулся.

— Все самое интересное сегодня уже произошло. Но если хотите, можем еще потусоваться здесь часок.

Она отрицательно покачала головой.

— Если наша программа выполнена, поедемте домой.

— Не смею возражать, — улыбнулся Аврин. — Сейчас скажу, чтобы подали машину.

Они молча ехали по ночному городу. Светлана вдруг почувствовала, как от охватившей ее в посольстве эйфории ничего не осталось, наоборот, она сейчас ощущала упадок сил. Кажется, ее спутник понимал ее состояние и не донимал разговорами. И она была ему благодарна за это.

Они остановились возле ее подъезда.

— Мои предложения остаются в силе, — нарушил молчание Аврин. — Более того, сейчас я еще больше хочу, чтобы вы бы согласились с ними. Мы можем обсудить об изменение некоторых статей контракта в вашу пользу.

— Я понимаю, но я должна подумать. Спокойной ночи, Сергей Леонидович.

— Спокойной ночи, Светлана Викторовна.

Она вышла из машины и несколько секунд стояла неподвижно, наблюдая за тем, как почти бесшумно, словно натренированный хищный зверь, удаляется автомобиль, быстро растворяясь в темноте. Затем она вошла в подъезд.

Весь следующий день Светлана была мрачнее тучи. Она даже накричала на Тамару за то, что та за полдня почти ничего не сделала, а лишь болтала в коридоре с подругами. Такое с ней нередко случалось и раньше, и Светлана неоднократно выговаривала ей за нерадивость. Но ни разу еще она не повышала на свою починенную голос.

Тамара от удивления сперва даже приподнялась на стуле, а затем неожиданно расплакалась. Светлана подбежала к ней и обняла за плечи. Она испытывала раскаяние за свою несдержанность и стала просить прощения.

Перед обедом ее вызвал к себе Стефанов. Выглядел он уже почти совсем хорошо, только небольшие мешочки под глазами напоминали о недавнем горе.

— Мне уже доложили, что вы сегодня не в духе, — сказал он, улыбаясь. — Что-то случилось дома?

Светлана не собиралась ему ничего рассказывать, а потому отрицательно покачала головой.

— С женщинами это периодически случается, — сказала она и подумала: пусть понимает ее слова, так как хочет.

Стефанов несколько озадаченно посмотрел на нее.

— В самом деле, я как-то это не учел. Извините. Хотите, я вас обрадую?

— Кто же этого не хочет.

— Принято решение, печатать вашу книгу.

— Правда! — не сдержала восклицание Светлана. — Это действительно хорошая новость. Я очень рада.

— А я рад, что вы рады. Надеюсь, что ваша первая книга не станет и последней.

— Не станет, — заверила его Светлана. — У меня уже почти сложился в голове новый роман. Только финал еще не придумала.

Стефанов внимательно посмотрел на нее.

— И долго ждать, когда он у вас придумается.

— Думаю, что не долго.

— С нетерпением буду ждать вашей второй книги и особенно финала.

— Просто он мне еще не ясен до конца.

— Что же должно произойти, чтобы вы обрели бы ясность?

— Еще не знаю. Скорей всего окончательно разобраться в себе. Иногда человеку приходится делать такой выбор, к которому он не совсем готов. И ему даже не ясно, как подойти к вопросу.

— В моей жизни было несколько таких моментов.

— И как вы выходили из положения? — с интересом спросила она.

Стефанов задумался.

— По разному. Но, в конце концов, я пришел к выводу, что надо слушать свое сердце, даже если его голос вступает в противоречие с другими обстоятельствами. Человек так устроен, что все время пытается обмануть самого себя, навязать себе такие решения, которые представляются ему весьма привлекательными, сулящими немалую выгоду или большие удобства. Но через некоторое время он начинает испытывать, как говорили раньше, томление духа, им овладевает разочарование и скука, им безраздельно овладевает ощущение неподлинности своего существования. Я не слишком говорю витиевато? Эта привычка осталась от учебы на философском факультете.