Юлиан Семенов - Детектив и политика. Выпуск №2 (1989)

Жорес Медведев.

II. Начало действия. 29 мая 1970 года

В пятницу, 29 мая, у подъезда послышался скрип тормозов. Я выглянул из-за шторы во двор. Из санитарного микроавтобуса вышли три милиционера, заведующий обнинским психдиспансером Ю. Кирюшин, к которому мне приходилось обращаться за консультацией по поводу изменений в поведении сына, и еще какой-то мужчина. Два милиционера остались возле автобуса, остальные вошли в подъезд. Через мгновение в дверь постучали. Я сразу решил не открывать и не реагировать на стук. В конце концов это мое право. Неприкосновенность жилища охраняется Конституцией СССР. Сев на стул у окна, я стал наблюдать за передвижениями внизу, стараясь что-то придумать, найти выход из положения. Стук в дверь, довольно энергичный, повторился два или три раза. Затем Кирюшин начал кричать через дверь: "Жорес Александрович! Откройте, пожалуйста! Это Кирюшин!"

На какой-то миг возникла мысль спуститься с другой стороны дома с балкона. Второй этаж, можно спрыгнуть на газон, oт земли метра три, не больше. Но эту мысль я сразу отбросил.

С другой стороны дома наверняка тоже дежурит агент, так что для психиатров такой "побег" будет находкой. А Кирюшин все кричит и стучит в дверь.

Затем он со своими спутниками спустился во двор, и они начали совещаться. После короткого разговора в подъезд вошли все пятеро. Стук в дверь возобновился, но со значительно большей силой. Это работала уже милиция. Но в квартире было тихо. Тогда милиционер стал трясти дверь, сначала осторожно, а затем с силой. Он явно собирался сломать замок. Я отошел от окна и вышел в переднюю. Дверь уже шаталась, и из за дверных косяков сыпалась штукатурка.

— Постойте, — закричал я, — это частная квартира?

— Квартира эта государственная, — сразу отпарировал здоровенный сержант, — а милиция имеет право войти в любую квартиру.

Дверь пришлось открыть.

— У вас есть решение прокурора? Покажите его.

— Мы не собираемся вас арестовывать. Мы только сопровождаем врачей, — сержант показал рукой на Кирюшина и его спутника.

Между тем этот спутник по-хозяйски, не дожидаясь приглашения, прошел в кабинет и сел на стул возле моего стола. Кирюшин уселся в стороне на диване, всем своим видом показывая, что он тут не главный. Я сел в свое кресло за стол, напротив незнакомца. С минуту мы молча рассматривали друг друга. Незнакомец имел вполне интеллигентный, но очень щуплый вид. Лицо его было в каких-то нервных пятнах, и пальцы слегка дрожали. Неожиданно он спросил меня совсем дружеским тоном, как спрашивают старого знакомого:

— Жорес Александрович, вы что — взволнованы?

— А кто вы такой, почему без разрешения врываетесь в мою квартиру, ведь вам, должно быть, известны законы о неприкосновенности жилища?

— Квартира эта государственная, а не частная, — опять вмешался сержант, стоявший у двери, но незнакомец жестом прервал его "объяснения".

— Я главный врач калужской психиатрической больницы, Лифшиц Александр Ефимович.

— У вас есть служебное удостоверение или другой документ, разрешающий подобные действия? — спросил я.

— Служебного удостоверения у меня нет, но ведь мы приглашали вас в диспансер. Вы отказались прийти, и нам пришлось приехать к вам домой.

— Но у вас есть хотя бы паспорт? Почему я должен верить вам на слово, что вы Лифшиц и главный врач?

— Паспорт я, к сожалению, забыл, но вот товарищ Кирюшин, которого вы знаете, может подтвердить, что я действительно главный врач калужской больницы.

Я спросил документы у Кирюшина, но у того тоже таковых не оказалось.

— Поскольку вы не имеете никаких документов, — сказал я, — то я в своей квартире имею право с вами вообще не разговаривать. Я вас не приглашал и поводов к вашему визиту не давал.

— Если вы откажетесь с нами беседовать, то мы будем вынуждены сделать соответствующие выводы. — И настоящий или самозваный врач сделал многозначительный кивок в сторону стоявших у двери комнаты милиционеров.

Значит, и молчание может быть поводом для быстрых решений.

Лифшиц перешел к главной части своей миссии. Он очень вежливо предложил мне "добровольно” поехать с ним в калужскую психиатрическую больницу. Он гарантировал, что после кратковременного обследования я смогу возвратиться домой.

— Но ведь это только в том случае, если вы не найдете у меня какого-нибудь "заболевания”? — спросил я.

— Конечно, — ответил Лифшиц. — Но вы же уверены, что такого заболевания нет, и чувствуете себя хорошо. Поэтому вам нечего бояться. Если же вы станете отказываться от добровольного обследования, то это будет совсем не в ваших интересах, — добавил он.

Я, конечно, категорически отказался от каких-либо психиатрических обследований, отметив, что поскольку психиатры явились ко мне без приглашения и с нарядом милиции, то о "добровольном” обследовании уже не может быть никакой речи независимо от того, скрутят ли они меня силой или же я войду в санитарную машину без посторонней помощи.

Неожиданно в комнату вошел майор милиции. Откуда он взялся, не знаю. По моему телефону никто не вызывал подкрепления. Никто из трех милиционеров, находившихся в квартире, не выходил, и появление майора было странным. Столь высокие чины милиции вряд ли должны участвовать в психиатрических госпитализациях, где нужна лишь грубая физическая сила. Тем не менее майор сразу взял командование операцией на себя.

— Что такое, почему вы отказываетесь подчиниться требованиям врача? — спросил он довольно грубым и решительным тоном.

— А кто вы такой? Откуда вы взялись? Я ведь не приглашал вас в свою квартиру, — тоже не слишком вежливо ответил я.

— Майор милиции Немов Николай Филиппович. Прошу вас следовать в машину.

— Если вы майор милиции, то должны знать законы о неприкосновенности жилища граждан, ведь милиция — это орган охраны порядка и законности.

— Мы орган насилия! — Немов даже ударил себя кулаком в грудь. — Встать! — вдруг закричал он. — Я вам приказываю встать!

Жена загородила меня и заявила, что не позволит применять насилие. Тогда милиционеры взяли ее за руки и силой оттащили в другую комнату. Немов припер ногой дверь. Двое сержантов вернулись, подошли ко мне с двух сторон, опытным приемом взяли руки за плечо и запястье, выкрутили их назад и приподняли с кресла. Тот, кто "работал" слева, сделал это очень больно, синяк потом держался неделю. С выкрученными руками меня вывели на лестницу, а затем во двор. У машины уже собралась толпа любопытных. Меня втолкнули в автобус, и он тронулся.

Но поехали мы куда-то не туда. С улицы Красных Зорь автобус свернул не на шоссе, ведущее в Калугу, а на проспект Ленина. "Значит, едем в обнинский стационар", — с облегчением подумал я. Но это было не так. В обнинский диспансер мы приехали лишь за тем, чтобы оставить здесь Кирюшина и позволить Лифшицу пересесть в "Волгу", на которой он, очевидно, приехал из Калуги. После этого к милиционерам в автобусе присоединилась медицинская сестра, шофер выехал на шоссе, и мы на полной скорости помчались по направлению к Калуге.